В его песне говорилось о любви матери и колыбельном ее пении, о тихих долинах родины, о далеком детстве, о дружбе и любви к людям, о чувстве братства и сердечной близости друг к другу и обо всем светлом, хорошем и ясном, что существует в мире людей.
И неожиданно раздавшееся пение, и голос Кико, нежный и звонкий голос алазанского соловушки, и слова, и знакомый каждому мотив, так как песнь Кико имелась на всех восточных языках, и сам певец, скрытый за дверью, — все это как будто зачаровало взбунтовавшуюся команду.
Вместо того чтобы броситься на капитана и привести в исполнение угрозу, матросы стояли, точно вкопанные, прислушиваясь к пению.
Когда Кико кончил, первым опомнился боцман.
— Бог весть почему я вспомнил сейчас свою мать, — произнес он, избегая глядеть в лицо капитана.
— А я — своих деток, которые остались в Батуме, — произнес другой матрос.
— Моя покойная жена как будто прошла перед нами, — вырвалось у третьего.
— Но кто же этот ангел, умеющий так петь? — зазвучали другие голоса.
Быстро распахнулась дверь, двое матросов выглянули из-за нее и увидели Кико.
— Внук нашего пассажира Гассана!
— Ну, мальчуган, сам того не ведая, ты спас нас от очень дурного поступка, — проворчал присоединившийся к ним боцман.
Вся команда стала медленно расходиться, стараясь не смотреть на капитана.
— А все же мы плывем в Стамбул! — крикнул с палубы чей-то упрямый голос. — Вы не хотите, капитан, вести наше судно, так мы сами его поведем!
— Это обойдется в несколько человеческих жизней… Берегитесь, еще раз предупреждаю вас об этом, — ответил капитан.
Он подошел к мальчику, взял его за руку и повел в свою каюту.
— Ты Самит, внук Гассана? — произнес он и глубоко заглянул ему в глаза. — Но почему ты пел по-грузински?
Кико быстро опустил свои глаза. Молчание было его ответом. Он не хотел лгать, когда не мог сказать правды.
— Ты внук Гассана? — еще раз спросил капитан.
И опять промолчал Кико.
— Откуда же ты знаешь нашу дивную грузинскую песнь? Я тоже грузин, мальчуган, и смогу отличить грузина — своего одноплеменника.
Затем, пристально посмотрев в лицо Кико, капитан заявил:
— Нет… нет… этого не может быть… Ты не внук Гассана… Скажи всю правду…
— Я не могу лгать: я не внук Гассана. Но я дал слово, капитан, никому не открывать, кто я, — произнес Кико гордо. — И я должен сдержать его во что бы то ни стало.
— Кто бы ты ни был, мальчик, я должен отплатить тебе за услугу… Ведь если бы не твое вовремя подоспевшее пение, мои взбунтовавшиеся люди выкинули бы меня за борт, и я отплачу тебе, если понадобится, жизнью за жизнь, — сказал капитан и пожал руку Кико, как взрослому человеку.