— Ваше превосходительство, — сказал Попов. — Сейчас в Кронштадте стоит первая в мире мачта, через которую я передаю сигналы кораблям, находящимся на Кронштадтском рейде. Правда, все это лишь робкие опыты, а не решение проблемы в целом, но если бы морское ведомство не ограничивало мои работы весьма узкими рамками деятельности, масштабы применения моего изобретения могли бы стать мировыми.
— Мужайтесь, дорогой мой, — сочувственно кивнул ему Чернов. — Путь, который вы сейчас проходите, путь общий для всех изобретателей и ученых в России, начиная с Михайлы Ломоносова. Я тоже шел по этой Владимирке энтузиастов и мучеников науки.
Попов понимающе улыбнулся. Теперь о том, что мешало ему работать и мучило его, он стал говорить иронически, слегка подшучивая над собой.
Макаров слушал Попова, принимая каждое его слово близко к сердцу. Разве не встречал он сам в морском министерстве такое же равнодушное отношение к своим проектам, как и Попов? Внезапно озлобясь на тупость и косность великого князя и его министерских ставленников, он едко бросил:
— К сожалению, действительно, надо признать, что под адмиралтейской иглой засели и плотно сидят умственные паралитики. Но вы, Александр Степанович, не отчаивайтесь. Припомните, что ваше изобретение уже сыграло огромную роль, когда помогло спасти рыбаков с оторвавшейся льдины, облегчить положение «Апраксина». Ведь это же факты, а сила фактов вообще такова, что они пробивают путь даже сквозь толщу невежества. Продолжайте, дорогой, ваши работы. Изучайте природу открытых вами искр. Экспериментируйте, аргументируйте, совершенствуйте ваши расчеты, и, уверяю вас, вы будете признаны не только всем миром, но даже и морским министерством, — закончил Макаров, уже смеясь.
— Дело вовсе не в теоретических аргументах и практических расчетах, — суховато возразил Верещагин, — а в привлечении к ответственности лиц, пренебрегающих интересами страны.
— Ну вот, мы с вами и до ответственного министерства договорились, — улыбнулся Менделеев, разглаживая свою бороду. — Удивительная вещь: стоит только заговорить о чем-нибудь жизненно-существенном, как обязательно договоришься до ниспровержения основ.
Осторожный стук в дверь прекратил их разговор.
— Войдите, — крикнул Верещагин.
Вошли два лакея. Ловко и быстро принялись сервировать стол.
— Чайку попьем по-московски, — объявил Верещагин. — Смерть люблю китайским чайком на родине побаловаться. Прошу, господа, прошу, — пригласил Верещагин к столу с большим кипящим самоваром. Между вазами с вареньем, пирожными и конфетами были расставлены тарелки с бутербродами, графины с ромом и красным вином.