– Джон, ты хороший правитель и самый верный из подданных короля. Он знает это, правда? А я считаю себя самой счастливой из женщин, потому что могу называть тебя мужем.
– А я, миледи, считаю себя самым счастливым из мужчин, потому что могу называть женой монахиню…
Я широко раскрыла глаза:
– Монахиню?
– Или танцовщицу. Какая ты на самом деле, Исобел?
– Наверно, во мне есть понемногу от каждой, – улыбнулась я.
– Ничего подобного. Ты – ангел. Я всегда знал это. Следил за тем, как ты шла сквозь бури с высоко поднятой головой и улыбкой на губах, и за все эти годы не слышал от тебя ни одной жалобы. Я женат на ангеле. – Джон смотрел на меня сверху вниз, и при виде его ямочек у меня таяло сердце. – Я когда-нибудь говорил, что у тебя самая чудесная улыбка на свете? Я помню, когда впервые увидел эту улыбку. Во дворе замка Таттерсхолл. И, кажется, даже ощущаю прикосновение того ветра…
– Просто у нас открыто окно. Он засмеялся.
– А что ты ответишь, если я скажу, что передо мной стоит замок лорда Кромвеля?
Я покачала головой:
– Мне это не под силу. Мы в грубом Нортумберленде, а не в изысканном Линкольншире.
– Да, конечно, но все же… Я почти вижу его… вон там… Закатные лучи отражаются от западной зубчатой стены. Я во главе небольшого отряда с грохотом въезжаю по подъемному мосту во внутренний двор… Уставший и грязный после долгой поездки из Рейби, я бросаю поводья груму и удивляюсь тому, что брат Томас не вышел меня встречать. Конечно, мы наделали много шума. И тут до меня доносится смех, нежный, словно звон серебряных колокольчиков… он доносится с небес, как шелест крыльев ангела. Я поднимаю глаза…
– И что происходит дальше? – прошептала я, заставив его опустить подбородок.
– Я вижу лицо… Лицо, обрамленное темно-синим небом, смотрит на меня из высокого окна… Это лицо ангела, прекрасное, безмятежное, лилейно-белое, с волосами темными, как каштан, лучезарной улыбкой и глазами, напоминающими драгоценные камни…
Я смотрела на мужа глазами, полными слёз. Неужели он все эти годы так ясно помнил миг, когда впервые увидел меня? Взгляд у него был потусторонний; казалось, Джон действительно стоял во внутреннем дворе, смотря на окно и видя меня в первый раз в жизни.
– Я не мог отвести взгляд, – сказал он, вернувшись к действительности. – Твои топазовые глаза околдовали меня. Во двор въехали Томас и лорд Кромвель с отрядом, но я не слышал ни звона стали, ни криков людей, ни ржания лошадей. Слышал только звуки твоей лиры, на которой ты играла… и грустную мелодию элегии, которую ты пела.
Я пропела ему несколько тактов.