Разведчики донесли, что линия связи, проходящая у деревни Раглицы, усиленно охраняется парными патрулями.
— Такой охраны раньше не было, — сообщил бывший власовец Никитин, — видимо, что-то немцы заметили.
— Это дело поправимое, — сказал Ушацкий и, отобрав сорок человек, которые более или менее сносно могли сказать десятка два фраз на немецком языке, ушел к деревне. Провел там целый день, а вечером, когда повалил снежок и приближалась смена патрулей, вышел с людьми на линию связи, одевшись в форму немецкого офицера.
Из-за кустарника мы молча наблюдали за действиями Ушацкого и готовы были в любую минуту прийти на помощь.
Вот он подходит к первой паре. Оба немца козыряют Ушацкому и через минуту уходят с тропинки на дорогу, которая ведет в деревню. То же самое повторяется на протяжении всех трех километров.
Когда последняя пара немецких патрулей скрылась за поворотом дороги, на линию выскочили сто двадцать человек.
У немецких же костров подхватили топоры, и началась рубка кабеля. Покрытый толстым слоем резины, пронизанный множеством металлических жил, кабель с трудом поддавался топорам. Но партизаны усердно рубили его на двух-пятиметровые куски и разбрасывали их в разные стороны. Другие тут же ставили противотанковые мины и маскировали их снегом или прикрывали отрубленными кусками кабеля.
Но партизанам и этого оказалось мало. Алексей Седов и Володя Швец подхватили со своими друзьями другой конец кабеля и по-бурлацки оттащили его за четыре километра в болото, а затем перерубили на дороге и заминировали. Так же поступила в другом конце группа Аркадия Воробьева и Сергея Хрижановского. Там кабель тащили более сорока человек.
Потом партизаны подошли ко мне.
Ночью Ушацкий вновь собирался в поход. При свете коптилки он вместе с Шелякиным уточнял детали очередной диверсии.
Неожиданно пола палатки распахнулась, и большие клубы морозного воздуха хлынули в шалаш. От резкого рывка пламя коптилки заметалось в разные стороны и погасло.
— Кого нелегкая принесла? — сердито зашумел Шелякин, ожесточенно искря трофейной зажигалкой, в которой давно не было бензина.
— Это я, Олег Калинин, меня радист Лешка послал к дяде Веселову. Он сводку принимает о Ленинграде, — путаясь и волнуясь ответил мальчик.
Я пулей выскочил из шалаша. Днем неожиданно спал мороз и полил дождь. Не прекращался он и поздней ночью. Из-под моих ног в разные стороны разлетался мокрый снег. Не отставая от меня, мчался и Олег Калинин.
Вот и густая ель, где радист Алексей Колобов обычно принимал сводки Совинформбюро. Здесь же толпились партизаны. Они заботливо растянули на ветвях свои плащ-накидки, чтобы помочь радисту без помех принять важное сообщение. С большим трудом мне удалось протиснуться сквозь толпу.