Кто хоть раз видел на кашице священный лик Волота, тот сразу признавал – это вылитый Аскольд. Высокий лоб, чуть впалые щеки, крепкий подбородок, крупный с горбинкой нос, жестко сжатые губы и строгие орлиные глаза… Был старый Аскольд, подобно богу, настоящий великан. И дети его были великаны – девять сыновей.
В Сельце и других окрестных деревнях были еще люди, возводившие свой род к славному Волоту. Но были те люди совсем обычные, не выдающиеся ни ростом, ни силой, ни особой отвагой, потому в прямом родстве их с божеством легко было усомниться. А вот облик Аскольда сам по себе показывал, откуда, с какого древа-предка тянется ветвь. Да и не только облик! Силач был Аскольд, далеко известный в округе, и воин он был – хоть куда.
Владимир, старый князь черниговский, очень его ценил и в каждый поход его звал и из своего котла угощал, а во время битвы ставил Аскольда к себе под правую руку. В походах с Владимиром много подвигов совершил Аскольд, и дружинный певец не один раз называл его имя рядом с высоким именем князя. И даже песню про Аскольда певец сложил, однако в песне той ни разу не упомянул предка-Волота, ибо был убежденный христианин. По этому поводу, – что не упомянул певец Волота в торжественной песне, – Аскольд очень огорчался. Услышав песнь один раз, Аскольд запомнил ее. И сам пытался вставить в песнь пару слов про незабвенного божественного предка. Но это тонкое дело у пего не получалось. Не слушались Аскольда слова, хотя плуг, меч, топор и молот его ох как слушались!… Одно время хотел Аскольд упросить дружинного певца вставить про Болота хоть словечко. Но все не подворачивалось удобного случая. А потом певец не пришел с поля брани. Другие же певцы, что служили после у князя, заслышав просьбу Аскольда, разводили руками, говорили: «Не наша песнь!…».
Что тут поделаешь!…
Иногда выходил Аскольд в поле: был у него любимый холм. Садился лицом к востоку и пел эту старую песнь. И всякий раз на имени своем обрывал пение. Скромен был Аскольд. Бога-предка почитал не на словах, поклонялся ему с открытым сердцем, с незапятнанной душой.
Девять сыновей родил сей прославленный воин.
В шутку говаривали про Аскольда сельчане: «Нет у него другой закваски!… Ни одной девки на свет не произвел и не горюет!…». Втайне завидовали, конечно: своя дружина у Аскольда под рукой. И работники хорошие, и отцу на старость лет защитники будут…
Девять сыновей – и все разные. У каждого свой характер, своя повадка… Но и похожие друг на друга. Из одного гнезда чада, из одной нити рубахи!… Рослые все. «Болотовы дети». Сильные и разумные – опора. За какое дело ни возьмутся, горит дело у них в руках. Старшие остепенились уже, внуков Аскольду подарили; младшие еще не выгулялись, хотя тоже семьями обзавелись, – кроме Глеба, злаки которого не созрели. Обликом сыновья все больше на мать походили или на ее родню. И только Глеб, самый молодой из сыновей, удался в отца. Быть может, потому старый Аскольд и отличал Глеба от других. Впрочем отличать – отличал, но не баловал. Всех своих детей любил одинаково.