До восьмидесятого года Мурина жила в одной комнате с бывшим мужем в гнусной коммуналке на Маяковского. Комната запущенная сверх меры, разделенная перегородкой – чтобы поменьше видеть мерзкую смазливую харю экс-супружника. Соседи сплошь твари, суки, быдло… Марина Валерьяновна вздохнула было с облегчением, когда их трех-этажный флигелек дал неизлечимую трещину прямо по комнате соседей Фуфлачевых – жаль, никого не убило, когда обрушился потолок! – и пошел под экстренное расселение. Но мерзавцы, окопавшиеся в жилкомиссии, приличную площадь придержали для ворья, у которого всегда есть деньги на взятку, а Муриной выдали смотровой на комнатушку в трехкомнатной квартире на восточной окраине Купчина. В ответ на законные упреки исполкомовская сволочь нагло заявила:
– С площадью в городе напряженка. Вы бы, гражданочка, радовались, что на гражданина Жолнеровича отдельный ордерок выбить удалось.
Докторишка усатый, муженек ее ненаглядный, получал сходную комнатушку где-то у черта на Пороховых.
Новые соседи оказались, естественно, не лучше прежних, разве что числом поменее. Парикмахерша Зойка – сплетница, развратница и алкоголичка. Тупая бабка с дебильной внучкой, не сливающей за собой в сортире. В город выбираться переполненным автобусом, за сорок мучительных минут доползавшим до «Электросилы», – либо через тот самый пустырь на электричку до Московского. Днем еще ничего, а вот с наступлением темноты…
Пожив с недельку на новом месте, Марина Валерьяновна купила в канцелярском шило и с тех пор носила в портфеле. Часто укалывалась до крови, рвала книги, бумаги, но выбросить не решалась.
Как ни странно, оружием самообороны не пришлось воспользоваться ни разу. Ни грабители, ни насильники не проявляли к ней ни малейшего интереса. Даже несколько обидно.
Природа жестоко надсмеялась над Мариной Валерьяновной, вложив трепетную, ранимую и возвышенную душу в несуразное тело, словно составленное из частей, предназначавшихся разным людям. Круглое как блин курносое лицо с узенькими глазами и широкими, густыми бровями. Короткая бычья шея, мясистые плечи и руки. Квадратный рубленый торс без намека на талию. И длинные, стройные, изящные ноги, при такой фигуре вызывающие ассоциации не с красавицей-балериной, а с паучихой. «Ну и пусть, – говорила себе Марина Валерьяновна, наспех подкрашиваясь перед зеркалом. – Внешность не должна отвлекать от насыщенной духовной жизни».
И вынуждала себя читать модные книги, бегать на модные выставки и кинофильмы. Мучилась, маялась тоской, зевала, ничего не понимая, зато потом могла, закатив глаза, со страстью рассуждать о высоком. Как правило, сама с собой – слушатели находились редко. «Дождетесь вы у меня! – нередко шептала она, засыпая или глядя в зеркало. – Вы у меня еще все попляшете, все!»