После неожиданного вопроса Рибасу пришлось напрячь память. Наконец, он сказал:
– На мой взгляд, ваше величество, главная мысль аббата состоит в том, что дух человеческий не только испытывается превратностями жизни, но и представляет собой самостоятельную субстанцию, независящую ни от каких жизненных реалий.
– Что вы знаете о Гальяни?
– Только то, что он состоял советником коммерческого суда. Правда, мой отец написал мне об одном анекдоте. Гальяни был во Франции и говорил по-французски, вставляя итальянские слова. Одна дама возмутилась этому и поправила его. Гальяни сказал: «Вся Европа говорит на обнищавшем французском языке. А я подаю ему милостыню».
Екатерина улыбнулась, слегка выпятив губы, и стало заметно, что ее открытое миловидное лицо портит чересчур маленький рот. Рибас продолжил:
– Мне кажется, ваше величество, достойным внимания тезис Гальяни: увидеть в одной судьбе историю человеческого рода.
– Да, – согласилось ее величество. – И за примерами недалеко ходить.
Скорее всего, она имела в виду собственную персону, но другой пример в облике сына незванно явился пред ее очи. За ним следовал встревоженный опекун-воспитатель Салтыков.
– Ах, я просил, как я просил… – задыхаясь от волнения и капризно кривя губы, сказал Павел.
– Что такое, мой друг? – удивилась мать.
– Я просил не отсылать в армию капитана конного полка Лезье.
– Но он непристойно вел себя в последнее время.
– У меня бы он исправился.
– Готовится летняя кампания, мой друг. А офицеров в армии большая нехватка.
– Он отличный наездник. Я наметил его в командиры моей конной роты. Я просил за него.
– Ну, хорошо, – уступила мать. – Я велю вернуть его.
Слепой случай дал Рибасу шанс, и он тотчас решил воспользоваться им:
– Ваше величество, если в армии не хватает офицеров, я готов служить, если это будет угодно вашей милости.
Павел взглянул на Рибаса, кивнул матери и удалился вместе с Салтыковым из галереи. Екатерина посмотрела на Бецкого. Тот молчал.
– А что скажет невеста? – спросила императрица.
– Как вам будет угодно, ваше величество, – отвечала невеста дрогнувшим голосом.
– Бэби, я даю тебе разрешение на этот брак, – резюмировала императрица. – Но свадьба все одно будет не раньше лета. Поэтому вас, капитан, я посылаю в армию.
Но еще тридцать пять дней Рибас числился по кадетскому корпусу, а в конце марта был назначен в армию фельдмаршала Румянцева волонтером. Петруччо Кирьяков, отправляющийся на юг с обозом солдатских кафтанов и сапог, весьма обрадовался такому попутчику.