— Сделаю… Андрей… Сергей, — бормотала Маруся, окончательно сраженная морской болезнью.
Птаха перенес Марусю в ее каюту.
К концу вахты Птахи боцман появился у трапа. Палуба раскачивалась. Боцмана швыряло из стороны в сторону. В руке он держал какой-то блестящий предмет и балансировал с ним. Вот боцман плюхнулся на палубу, одной рукой придержался за леера, а другую, в которой был блестящий предмет, поднял над головой.
— Что случилось, боцман? — крикнул Полковский.
— Сейчас, сейчас, — ответил тот, поднимаясь.
Наконец, потный, тяжело дыша, но сияющий от удовольствия, он пробрался в штурманскую рубку и сказал:
— Вот кофе.
Полковский оторопел.
— Какой, кому?
— Черный, как вы любите.
— Я не просил, — сказал Полковский.
Боцман обалдело вытаращил глаза и, ничего не понимая, посмотрел на капитана, на Птаху.
— А Маруся сказала нести.
— Как, она сварила? — воскликнул Птаха.
— А что ж, чудачка обожглась малость, а так все в порядке.
— Где она теперь?
— Травит.
Полковский взглянул на Птаху, потом на боцмана и понял, в чем дело.
— Спасибо, товарищи, — сказал он.
Но теперь было не до кофе. К полночи шторм достиг наивысшей силы. Волна подымала «Евпаторию» высоко на гребень, потом сбрасывала в пропасть. И тогда воды обрушивались на палубу, рвали ванты и снасти.
Из кромешной тьмы на судно шли волны с белесыми гребнями. Ходовые огни тускло мерцали сквозь водяную пыль.
В рубке зазвонил телефон. Полковский снял трубку; и когда он повесил ее, Птаха уловил в его взгляде что-то тревожное. Но голос Полковского был спокоен.
— Вода в восьмом трюме. Проверьте откуда. Поставьте насос, начните выкачку.
У Птахи было ликующее настроение: ему нравились шторм, качка, ему хотелось бегать по палубе, увертываться от водяных валов, хохотать, сделать что-то необыкновенное. «Все будет сделано, мы сильнее», — думал он, но сказал:
— Есть! — и, натянув на голову капюшон, открыл дверь и вышел на палубу.
Все здесь было мокро; вода перекатывалась по палубе, а у фальшборта она кипела и пенилась. Воздух был насыщен солеными брызгами.
Птаха почувствовал, как упал нос корабля, и едва устоял на ногах. В следующее мгновение он инстинктивно почувствовал за спиной что-то надвигающееся на него с отчаянным ревом и грохотом. Не оглядываясь, он в два прыжка очутился у мачты, обхватил ее руками, и в это же время огромный вал обрушился на него. Птахе казалось, что его грудная клетка сейчас хрустнет. Но вот плечам стало легче, грудь уже никто не прижимал к мачте. Волна прокатилась дальше, растекаясь по палубе, бурля и пенясь, переваливалась через борт.