Матрос с рупором подошел к офицерам, что-то сказал. Высокий офицер усмехнулся, поднял голову, посмотрел на «Аврору», на женщин, облепивших борт, и Вере показалось, что он остановил взгляд на ней. От его взгляда ей почему-то снова сделалось не по себе.
Потом высокий сказал что-то низкому, и оба рассмеялись.
Немец-матрос с рупором стоял поодаль, вытянувшись в струнку, и ждал.
Высокий снова что-то сказал матросу; и он, отдав честь, побежал на нос, откуда было ближе к «Авроре», и, приложив рупор ко рту, крикнул:
— Фррай!
Григоренко сказал «есть», улыбнулся и вошел в рубку. Тотчас же лодка повернула и стала удаляться. Винты «Авроры» зашумели сильнее.
— Вот видишь, — сказала Вера Иринке и несколько раз поцеловала ее в щеку. — Мать твоя ужасная трусиха.
Вздох облегчения прошел по всей палубе. Напряженные лица людей, в тяжелом безмолвии следивших за развертывающимися событиями, разгладились, появились улыбки. Люди начали перешептываться, точно боясь, чтобы немецкая лодка не услышала их и не вернулась.
Лодка тем временем уже отошла от «Авроры» метров на триста. Немцы быстро стали спускаться в люк. Тяжелая крышка закрылась за последним из них.
Вот исчезли под водой палуба, рубка.
Море разгладилось и снова покрылось солнечными бликами. Над водой торчал лишь перископ.
— Мама, где они? — спросил Витя.
— Пропустили нас.
Пассажиры потеряли интерес к лодке и вернулись к прерванным занятиям.
Миловидная девушка в красном платье сказала своему спутнику, по-видимому раненому командиру:
— Они не такие звери, какими казались. Все же и для них есть что-то святое, общечеловеческое.
Ее спутник неопределенно пожал плечами и загадочно улыбнулся.
Вера не отходила от борта и машинально наблюдала за перископом, шедшим параллельно «Авроре». Так вот какие враги! В перчатках, вылощенные. Ей вспомнилось лицо высокого офицера: надменные, жесткие глаза.
Но все же они люди…
Иринка склонила голову на плечо матери. Вера притронулась губами к ее лбу и прошептала:
— Спишь, моя родная? Спи. Слава богу, нам ничто не угрожает…
«А вот отцу…» — подумала она и разыскала глазами перископ. «Боже! Андрей… Они ищут Андрея! — блеснула у нее мысль. — Ведь он — военный объект! Да, непременно ищут! Конечно, женщины, дети и раненые им не нужны: госпитальное судно — не военный объект…»
Встревоженная за судьбу Андрея, она мысленно перенеслась к нему. Ее разгоряченное воображение рисовало док, черный буксир, который окружили десять подводных лодок с паучьими свастиками на флагах. Андрей стоит на мостике парохода, а с серой лодки стреляют орудия, и высокий офицер с лакированным козырьком ужасно смеется…