Полковский сначала недоумевал, потом пришел к Блинову и спросил:
— Почему я плаваю у берега?
Блинов намекнул, что транспортное судно существует для того, чтобы доставлять грузы, а не для боя с военными кораблями противника.
Полковский опустил голову, и по его лицу нельзя было догадаться, какие чувства волнуют его; оно, как обычно, оставалось равнодушным, бледным и спокойным. Посидев немного в кабинете Блинова, он встал и, не сказав ни слова, ушел.
Через несколько дней его сняли с судна и, под предлогом ожидания получения орденов за потопление подводной лодки и уничтоженный самолет, перевели в резерв. На его место назначили капитана-наставника, известного черноморцам своей осторожностью. Моряки втихомолку называли его перестраховщиком. Неожиданно судно отправили в срочный и ответственный рейс.
Полковский молча перенес и этот удар. За час до отхода «Аджарии» он уложил в маленький чемодан несколько пар белья и верхних рубашек — весь свой гардероб. Потом обошел каюту, потрогал барометр, закрыл иллюминатор, шкаф, положил ключ на стол и, взяв плащ, навязанный ему Верой, с которым теперь он никогда не расставался, еще раз окинул взглядом каюту и поднял чемоданчик.
Кто-то тихо постучал.
Дверь медленно открылась и, на пороге показался Афанасьев с фуражкой в руке, прижатой к груди.
— Войдите, — кивнул Полковский.
Штурман был расстроен.
— Вы уже? — сказал он дрогнувшим голосом.
Полковский положил плащ на стол и опустил чемодан.
— Да, пора.
У штурмана сжалось сердце. Он вдруг почувствовал, как дорог стал ему этот молчаливый и одинокий человек. Он печально смотрел на волосы, лоб, спокойное, никогда не улыбающееся лицо Полковского; и у него появилось такое чувство, будто он целый день плакал, а теперь вдруг слез не стало.
— Я бы хотел с вами, — прерывисто вздохнув, сказал Афанасьев.
Полковский покачал головой.
— Куда? Я ведь не плавать, — и, сделав паузу, закончил: — Ордена получать.
Оттого что Полковский произнес эту фразу ровно и без улыбки, штурману стало грустно; и он подумал, что с Полковским он готов идти на что угодно, и вовсе неправда, что капитан ищет гибели: просто многие не понимают его холодных расчетов.
— Спасибо вам, капитан.
— За что?
— Вы… вы… — начал штурман и смутился, но сейчас же энергично выпрямился и твердо закончил: — Вы научили меня ненавидеть врага!
Полковский отвернулся, помолчал, потом взял плащ, чемодан и тихо сказал:
— Прощайте.
Впервые со дня смерти жены и детей в нем зашевелилось какое-то теплое чувство.
Когда Афанасьев зашел к себе в каюту и застал в ней Бориса, набивающего трубку, он почувствовал раздражение против того, что приятель без разрешения лезет в его банку с табаком.