– - Да я ничего дурного не слыхал о твоих господах.
Федосья искоса поглядела на меня и, злобно улыбаясь, произнесла медленно и несколько тише своего обыкновенного голоса:
– - Небось нехристь, разбойник Архипка в трактире не понасказал про нас турусы на колесах?
– - Ни слова, право!
– - И уткинская дворня не уступит любой шайке воров, тоже небось молчала? -- продолжала она.
Глаза Федосьи блестели гневом; побелевшие губы судорожно дергались.
– - Божусь, что я ни от кого ничего не слыхал. Ты расскажи-ка мне лучше сама. Если кто будет говорить что-нибудь про твоих господ, я хоть буду знать, правду ли говорят или нет.
Федосья задумалась и, вздохнув тяжело, мягким голосом произнесла:
– - Господи, господи! Кажись, иной раз думается, лучше бы на чужой стороне в сырой земле лежать, чем сраму-то столько выносить. Да, видит бог, барышня без вины виновата стала на весь божий свет.
– - Расскажи-ка мне все, что было. Может статься, я и помогу -- злоязычников заставлю молчать. Ведь что худая, что хорошая слава, все от людей расходится.
– - Известно! Как бы от бога, так нашу барышню не обегали бы. Ведь, батюшка, последняя мещанка задирает перед ней нос, а соседи-то просто и рыло воротят, словно она виновата в чем. На что я, какая анбиция у холопки, а и то сердце кровью обливается, как какой-нибудь каторжник Архипка начнет скалить зубы: так бы, кажись, глаза выцарапала разбойнику. Ведь вор, мошенник! В скольких скверных делах был замешан! А живет да над честными людьми тешится.
Федосья пришла снова в сильное волнение. Я старался ее успокоить и просил скорее рассказать семейную тайну ее господ.
– - Ну вот! Так же как и ноньче, приехали мы на ярмонку,-- начала она,-- теперешней барышне было всего годочков десять, да такая маленькая, худенькая была. Она вот на последних прытко зачала расти да добреть, а сестрица-то ее была уже в поре, невеста. Упокой ее душу! -- растроганным голосом заметила рассказчица…-- Ну вот! Стояли мы на квартире, а насупротив наших окон стоял тоже жилец. Верст шестьдесят от нас его имение. Злодей! Ну вот, он, окаянный, целый божий день, бывало, лежит себе на окне да все на барышню-то нашу и глазеет. На грех аль нечистый попутал, барин наш купил козла, да такого шутника. Ведь Машка -- это его дочь!.. Козел ходит по улице, а цыган-то и ну его приласкивать, заприметя, что наша барышня с козлом играет. Наколет на рога бумажки ему да и пошлет к нашим окнам. Так вот каждый день козел с бумажками домой и придет. Знать, и наша барышня не брезгала этим. Ну вот, день за днем; колдун лакея своего подсылает, а тот говорит: барин наш знакомство хочет завесть с вашими господами. А потом, душегубец, и стал таскаться в дом. Живем мы словно важные помещики, и в комедию, и в лавки злодей водит барышню и барыню тоже. Ну вот, стали собираться по домам. Барышня горюет. Уж успел обойти нечистый ее. Приехали домой, не успели разобрать сундуков, глядь, катит гость во двор, татарин небритый! Уж его наши господа чествовали, как какого князя. А он, озорник бессовестный, добром отплатил за все.