– Да там произошла одна странная история. Появились два человека, мужчина с женщиной, и они хотели увезти меня… – Элизабет замялась: если она сейчас начнет рассказывать подробно, в деталях, история покажется неправдоподобной, плодом больной фантазии. Она сама бы никогда не поверила в нее.
Но глаза Рассела собрались в пронзительную точку, они привязывали неразрывной, требовательной нитью, которая не отпускала ни на дюйм, ни на полдюйма.
– Как увезти, куда?
И Элизабет пришлось рассказать все. Сбивчиво, путано она пробивалась сквозь слова – как она встретила их двоих, Джину и Бена, как они понравились ей, потом про вечеринку у них дома, – правда, про вечеринку она ничего не помнила, то ли выпила что-то не то, то ли выкурила. Она развела руками, засмеялась неловко: совсем ничего, так, только общие ощущения, словно во сне… Как будто она спала и ела что-то сладкое, и сладость растеклась по всему телу. Будто тело погружено в сладость, вымазано ею. Правда, потом стало плохо, но это уже по дороге домой.
Затем история на теннисном корте, как она почти согласилась уехать с ними, но в последний момент вдруг появился Влэд. Она даже не знала, как он там оказался, не может быть, чтобы случайно, наверное, следил за ней. И он не позволил ей уехать. И правильно сделал. Потому что потом она поняла, что Джина с Беном что-то замышляли, что именно, она, конечно, не знает, но замышляли без сомнения.
А после начались ужасы – ей казалось, что ее преследуют, что кто-то находится в доме. Хотя нет, не казалось, она уверена, что с ней наверняка бы случилось что-то ужасное, может быть, то же самое, что с мамой. Она должна была уехать, у нее не было иного выхода. И она уехала.
Элизабет рассказывала долго, постепенно всплывали подробности, они восставали из памяти как осевшая, но сейчас потревоженная липкая пыль, она погружалась в них, словно проживала свой рассказ заново.
И чем больше она вспоминала, тем напряженнее становился Рассел: не только его взгляд, напряжением были заряжены и его неподвижно лежащие на столе стиснутые руки, и оцепеневшее тело, и резкие складки у носа. Напряжение, казалось, уже не вмещалось в нем одном, оно выплеснулось, повисло, насытило воздух, захватило Элизабет.
Но тут Рассел подался вперед – стремительно, будто пытался расколоть застывший вокруг него воздух, и сказал твердым, не терпящим возражений голосом:
– Это очень важно, Лизи, ты обязана ответить честно. От того, как ты ответишь, возможно, зависит твоя жизнь… – И тут же, не оставляя надежды на паузу, он закончил еще резче, чем начал: – Ты спишь с ним, с этим Влэдом? Правда ведь?