Внизу, за валом, скрипнула дверь землянки. «Неплохо устроились, – подумал Залевский. – Приволокли сюда даже застекленные двери из разбитого дома». Они услышали медленные шаги. Кто-то приближался.
– Franz, wo bist du?[12] – спросил кто-то вполголоса, закашлялся и сплюнул. Напряжение усиливалось от каждого шороха.
Капрал толкнул Залевского, они отползли в разные стороны, притаились в траве, укрывшись в ближайших ячейках, нарытых в большом количестве у гребня вала. Только бы он не вздумал светить. Враг приближался, увеличивался в размерах, они уже видели его силуэт, измененный плащ-палаткой, которой он прикрылся от дождя.
«Не станет светить, – успокаивал себя Збышек, – побоится, как бы с того берега не пустили очередь. Ведь наши тоже начеку».
Немец, должно быть, заметил едва различимую фигуру лежащего, может, решил попугать его, потому что присел рядом на корточки и потряс его за плечо:
– Франц!
Как по сигналу, они оба кинулись к нему, стукнувшись головами, прижали врага к земле и запеленали в плащ-палатку. Он слабо взвизгнул, но, получив удар прикладом автомата, затих и только стучал зубами от страха. Они суетились вокруг него, как пауки вокруг мухи, попавшей в паутину. Переворачивали его с боку на бок, крепко связывая и подавая друг другу концы веревки, которой стянули ему и ноги. В брызгах дождя они ощущали тепло своего дыхания. Немец затих, может, потерял сознание.
Перевалив его на другую сторону вала, разведчики поволокли ношу дальше. Теперь следовало поторопиться. Снова колючая проволока, целые спирали колючек, которые так и норовят впиться в одежду. Босые ноги с облегчением погружались в прибрежный ил. «Где укрылся этот проклятый Острейко? Мог бы подать сигнал. Все кусты похожи, один не отличишь от другого».
– Я здесь, – высунулся Острейко из камыша и помог им уложить связанного пленника на дне лодки; голова немца глухо ударилась о доски. «Теперь только добраться бы живыми-невредимыми к своим…»
– Прижми его ногой, чтобы не вывалился, – прошептал Наруг. – Ну, за весла! Если нас снесет ниже позиций батальона, то и свои могут открыть огонь – ночью все кошки серы…
– Сначала надо подняться вверх по реке, – изрек Острейко. – Лучше помучиться у берега с шестом, а потом, как и сюда, поплывем по течению.
Он правил веслом. Залевский опустил руку в воду, она приятно холодила пальцы. Потом нагнулся и осторожно смыл грязь с лица, испытывая облегчение: сердце, подступившее было к самому горлу, снова оказалось на месте, по левую сторону груди.
С немецкого берега взвилась ракета и ударила пулеметная очередь. Они непроизвольно пригнулись. Им показалось, что их лодка служит хорошей мишенью. Но зеленоватые вспышки гасли в непроницаемой дождевой мгле.