И в этом смысле они были очень близки к другому деклассированному слою: я имею в виду бродячих мелких торговцев, коробейников, иначе именуемых "офенями".
Скоморохи и офени — родственники, кузены. Сближает их кочевая сущность ремесла, образ жизни… И есть еще одна любопытная деталь, роднящая их. Дело в том, что и те и другие сыграли в свое время весьма заметную роль в формировании психологии российского преступного мира.
Офени дали блатным основы тайного своего языка, "офенского жаргона", выработанного нелегальной практикой — это ведь были первые в русской истории создатели "черного рынка": беспошлинные торговцы, перекупщики краденного… И современный воровской жаргон потому — то и называется «феней» — от старого корня!
Скоморохи же — научили блатных ироническому притворству, лукавому лицедейству.
Наиболее отчетливо лицедейство это проявляется при столкновении с властями — в тех самых ситуациях, когда собеседники находятся по разную сторону стола…
Наука блатного скоморошества основана — так же, как и в средние века, — на простом расчете: "плетью обуха не перешибешь". С полицейской силой (а сила эта мощна!) лучше всего бороться хитростью. Поэтому на допросах нельзя — по правилам игры — выглядеть героем; нет, наоборот! Ты должен быть ничтожным, смешным, исполненным угодливой суетливости… Если тебя спрашивают о чем-то — говори как можно больше (только — не правду!), называй любые имена (разумеется, за исключением истинных!), если же тебя начинают бить — падай, не дожидаясь второго удара. Вопи, закатывай глаза, размазывай по полу сопли и слезы, имитируй истерику и обморок, словом — играй!
Я знал эту науку неплохо; в былые годы она не раз меня выручала. Но сейчас я уже не мог, не в силах был вести старую игру. Я устал. Мне все надоело. Да к тому же и оснований для такой комедии теперь не было никаких…
— Вы — как бараны, — сказал я, — уперлись лбом в одно… И никак вас не своротишь… Где нож, да где нож? А откуда я знаю — где? Не знаю! Не имею ни малейшего понятия!
— Но все же, он — был? — стремительно спросил, подаваясь ко мне, Прудков, — хранился? В ящике стола — ведь так?
— А какое это имеет значение? — проговорил я, ссутулясь, стиснув руки в коленях. — Его же ведь нету! И вообще, почему вы на этом так настаиваете? Откуда у вас, черт побери, уверенность, что он действительно — был, что все это — точно?
— Ну, как же, — отозвался Прудков, — как же!
И шевельнувшись в полумраке, поднял руку — потрогал усы. — Поступили сигналы… От человека, близко тебя знающего.
— Так вы, значит, вербуете школьниц, — горько усмехнулся я, — детей.