Увидя Мишо, пришедший осклабил добродушное широкое лицо, поросшее под челюстью рыжеватым пухом, стиснул огромной лапищей руку хозяина и рявкнул голосом, от которого задребезжала посуда на прилавке:
— Bonjour! Comment ca va?![3]
Мишо наклонился к жилету шкипера и зашептал что-то с таинственным видом.
Рыжий гигант поглядел исподлобья в сторону Беляева и двинулся прямо к его столу. Подойдя вплотную, он смерил глазами сверху вниз франтоватую фигуру Беляева и сказал вопросительно:
— Вы немец?
— Нет, русский.
— Как русский? Мишо говорит, вы немец!
Беляев улыбнулся и ещё раз повторил, что он русский.
Гигант шкипер насмешливо фыркнул в сторону прилавка, потом тяжело опустился на стул против Беляева и сказал по-русски без всякого акцента.
— Ну-с! В чём дело?
— Вы говорите по-русски? — в свою очередь изумился Беляев.
— Ещё бы. Я родился и вырос в Петербурге. Да и мать у меня была коренная русская… Из-под Москвы.
— Вот это хорошо! — обрадовался Беляев.
— Да в чём дело-то?..
Беляев вынул бумажник и протянул шкиперу небольшой запечатанный конверт с адресом, написанным на «Ремингтоне».
Маттисон не без изумления взял конверт и начал его распечатывать. Едва он взглянул на подпись, как чувство изумления уступило место выражению глубочайшего почтения. Он даже привстал и машинально поднёс руку к виску, словно делая под козырёк. С серьёзным лицом он углубился в чтение, и когда поднял снова глаза на Беляева, его круглая вихрастая физиономия выглядела весьма озабоченной.
— Н-да! Того… — протянул он задумчиво. — Трудно это. Очень даже трудно по нынешним временам. Ух как глядят теперь. Особенно с тех пор, как в Финляндию ввоз оружия запретили. Ну да если уж Александр Николаевич приказывает, тут уж ничего не поделаешь… Хоть наизнанку вывернись. В случае чего, я уж за него да за папеньку ихнего уцеплюсь. Пусть на себя пеняют.
Сердце Беляева тревожно ёкнуло.
— Неужели так опасно?
Шкипер улыбнулся.
— Опасности большой, положим, нет, а всё-таки надо ухо востро держать. Ваше счастье, что вы меня застали. Нынче ночью снимаемся… Эй, Мишо!
Черномазый трактирщик бежал уже к ним с бутылкой под мышкой и с тремя стаканами на подносе.
— Не забудьте прополоскать рот первым глотком, мсье, иначе не усвоите всего букета, — заговорил он, с самым торжественным видом откупоривая бутылку. — Такое винцо приходилось пивать, пожалуй…
— О-хилья! — оборвал его по-фински без церемонии шкипер. — Будет тебе трещать. Садись с нами и слушай.
Он наклонился к французу и принялся что-то объяснять ему шёпотом на странном смешанном жаргоне, на котором говорят контрабандисты северных морей и которого не поймёт ни финн, ни француз, ни англичанин, несмотря на то что в нём в изобилии встречаются слова всех трёх языков.