Тепло уже исчезло, свет снова приобрел резкий голубой оттенок. Щупальца тумана подбирались к источникам света на потолке, скользили по голым стенам, по пыльному полу.
Сквозь туман она могла видеть слабый белый пар своего собственного дыхания.
Реальность, напомнила она себе. Это было реально, признак жизни. Доказательство ее собственной человеческой природы.
Чердак представлял собой длинную, широкую комнату с двумя небольшими окнами с обоих торцов и сужающейся крышей. Но она узнала его. Во сне свет щедро заливал пространство, проникая сквозь широкие окна в крыше и по бокам. Она помнила стопки картин, составленные у стен мягкого кремового цвета. И чистые полы, покрытые веселой радугой пятнышек от случайных капель и брызг краски.
А воздух был пропитан летним теплом и запахом скипидара.
Сейчас в нем чувствовались лишь сырость и холод. Вместо холстов у стен стояли коробки, старые стулья, лампы и другие обломки чужых жизней. Но она могла видеть — о, так ясно видеть — как все могло бы быть.
Как только она представила это себе, образ в ее голове начал приобретать форму.
Тепло, свет и яркие краски. Здесь, на ее рабочем столе, вместе с кисточками и палитрой, стояла белая ваза с розовыми бутонами львиного зева, которые она срезала в своем собственном саду этим утром.
Она вспомнила, как вышла, когда Флинн ушел на работу, вспомнила, как срезала эти свежие, нежные цветы, чтобы они составили ей компанию, пока она будет работать.
Работать в своей студии, мечтательно подумала она, где ждет чистый холст. И она знала, о, да, очень хорошо знала, как его заполнить.
Она подошла к холсту, ожидающему на мольберте, взяла палитру и начала смешивать краски.
Солнечный свет потоком струился через оконное стекло. Несколько окон были открыты для создания непрерывной вентиляции и просто ради удовольствия. Музыка страстно пульсировала из динамиков. То, что она собиралась рисовать сегодня, требовало страсти.
Она уже видела образ в своей голове, чувствовала его силу, эта сила скапливалась в ней подобно грозовым тучам.
Она подняла кисть, окунула ее в краску для первого мазка.
Ее сердце подскочило в груди. Охватившая ее радость была почти невыносимой. Казалось, она разорвет ее изнутри, если не излить ее на холст.
Образ рождался в ее голове, как картина, выгравированная на стекле. Мазок за мазком, накладывая цвет на цвет, она оживляла этот образ.
— Ты знаешь, что это всегда было моей сокровенной мечтой, — произнесла она, продолжая работать. — Сколько я себя помню, я хотела рисовать. Иметь талант и мастерство, чтобы стать настоящим художником.