— Все в порядке, хвала Семи Ветрам, — сказал Ильтар, кивнув парню на стойку с оружием. Юноша принялся развешивать на ней мешки, кольчуги и шлемы гостей. — Твой капитан доволен — считает, что айдениты победили северян. До прибытия в Тагру ты числишься в моей тысяче, а там я поговорю с этим вашим великим полководцем… Как его? Бар Нурат?
Он подошел к столу и заглянул в бочонок с пивом:
— Ого! Вы, я вижу, зря времени не теряли!
Одинцов ухмыльнулся:
— Это все Чос! На вид-то он тощий, но пьет, как… как шестиног после двухдневной скачки.
Ильтар отхлебнул пару добрых глотков и заявил:
— Пусть пьет. Пиво успокаивает, а парню скоро предстоит поволноваться. — Он неопределенно махнул рукой куда-то на север. — Значит, так… Плоты ваши будут стоять тут еще четырнадцать дней. Пока разгрузят товары, что привезли нам в оплату, пока пересчитают, поделят между Домами да запрячут в склады, мы свободны. Товар принимают мастера, назначенные старейшинами, а воины разъедутся на это время по домам. Пива попить, поохотиться, женщин своих согреть… Поедем и мы, поедем ко мне в Батру. Тебе, брат, там есть с кем познакомиться. Но сначала… — Он сделал широкий жест в сторону занавешенного дверного проема, за которым Одинцов уловил чье-то мощное ровное дыхание.
Втроем они вышли из шатра. У коновязи, толстого бревна, прихваченного железными скобами к двум вкопанным в землю стоякам, стоял вороной тарх. Огромный, могучий, длинноногий, с остроконечным рогом и глазами цвета тропической ночи.
— Вот зверь, — сказал Ильтар, кивнув в сторону шестинога, — вот всадник, — он ткнул пальцем в грудь Одинцова, — а вот и его напарник, — широкая ладонь вождя опустилась на плечо замершего в ужасе Чоса.
Бывший ратник Береговой Охраны что-то жалобно пискнул. Одинцов хлопнул его по другому плечу.
— Ты же мечтал о свободе и хайритских степях, Чос, — с усмешкой сказал он. — Что ж, хайриты приняли тебя! Но каждый хайрит должен ездить на шестиноге. — Он повернулся к своему скакуну. — Вот она, свобода, Чос!
Твердыми шагами Одинцов подошел к сказочному зверю и положил ладонь на его косматый круп.
— Я буду звать тебя Баргузином, малыш, — прошептал он.