— Восемь, — повторил Шахов, глядя на экран. — Сорок семь лет и восемь ранений средней тяжести и тяжелых. Какой из него ходок? Живого места нет! Ранен в бедро, в плечо, слева в подреберье… прострелено легкое… колено собирали по кусочкам… осколок под сердцем… и спина… Вы его спину видели, Елена Павловна?
— Видела. Но все же он не инвалид!
— Не инвалид, — согласился Шахов. — Давеча я на него полюбовался… Скачет с саблей как молодой. Не инвалид, а нормальный герой на пенсии.
— Так в чем же дело?
— В том, что, если он погибнет, с меня снимут голову. С меня, а не с психолога Гурзо и не с врачей, которые оформят ему допуск.
— Или голову снимут, или финансирование. Второе, полагаю, много хуже, — проскрипел Виролайнен. Когда касалось его научных трудов, он был безжалостней гиены и жизнь человеческую в грош не ставил. Чему удивляться не приходилось — он вырос в суровое время концлагерей и пролетарской диктатуры.
Браун согласно закивал. Хотя он родился в стране демократии и свободы, но в данном случае был солидарен с Виролайненом, ибо самое ужасное для демократа — лишиться финансирования. За жизнь испытателей он никакой ответственности не нес и относился к ним как к пушечному мясу. Тем более что из двадцати шести персон, упомянутых Гурзо, лишь трое были гражданами США, причем второсортными, — пуэрториканец, негр и потомок эмигрантов с Кубы.
Шахов перевел компьютер в режим ожидания, сел в кресло и уставился на свои колени, обтянутые темно-зеленым габардином брюк.
— Восемь… — снова пробормотал он. — И возраст под пятьдесят…
— Вы забываете, что все его раны и возрастные изменения останутся Здесь, — сказала Гурзо, подчеркнув голосом последнее слово. — Здесь, Сергей Борисович! Вы ведь помните отчеты Пака, Смирницкого, Мартинеса и других. Они, вероятно…
— Вероятно или нет, мы не знаем, — оборвал ее Шахов. — Все это из области предположений, а осколок под сердцем и простреленное легкое — реальность. Если он не выдержит погружения…
— Выдержит. — Виролайнен залпом допил остывший кофе. — Выдержит, хотя за процедуру обратного ДС-перехода я бы не поручился. А в остальном… В остальном я склоняюсь к мнению нашей любезной Елены Павловны. Если ее гипотеза верна, то экземпляр самый подходящий.
Гурзо усмехнулась:
— Да, этот не испугается. Я изучаю его около года, по документам, по отзывам коллег и… как бы это выразиться?.. да, в личном плане. — Ее улыбка сделалась шире, и на щеках вспыхнул румянец. — Он очень обаятельный мужчина и сохранивший интерес к противоположному полу… Но главное в нем — врожденная сила духа и огромный опыт, привычка к стрессовым ситуациям, своеобразная реакция на опасность — она вызывает не шок, а позыв к действию. Где мы еще найдем такого? То есть, возможно, найдем среди ветеранов, но искать придется долго.