— Выноси же, чего ждешь! Экие остолопы, — продолжал не то кричать, не то командовать командир.
Какой-то солдат далеко не солдатским шагом тащил на плечах довольно толстый пук прутьев.
— Как идешь? Тверже ногу… раз, два… тверже ногу… Как держишь подбородок… выдерживай такт.
Солдат старался принять к сведению и руководству весь этот набор приказаний, но нога отказывалась повиноваться, подбородок не убирался назад и, чем ближе подходил солдат к тому месту, где находился Грицько, тем больше выходил из себя батальонный командир.
Четыре солдата, стоявшие вблизи Грицько, тоже держали себя не так, как это подобает их солдатскому званию. Солдаты бросали взгляды по сторонам, искоса посматривали на Грицько и часто «поддавали» ступни ног.
— Как стоишь? — вдруг набросился командир, увидя жалкую, беспомощную фигуру Грицько, который при приближении солдата, несущего розги, еще более съежился.
— Смирно! — заорал батальонный, подлетел к самому его уху.
— У, баба! Шкодить умеешь, а как дошел до дела — испугался. Эх ты, паршивая сволочь. Выше голову! Смотри «зверем», смотри молодцом! Так! — кричал командир над самым ухом Грицько, держа перед его лицом здоровый кулак. Опытный глаз старого вояки давно подметил, что вызванные солдаты и особенно Грицько теряют обычную стойкость и выдержанность; его и это выводило из себя.
Грицько старался превратиться в «молодца». Он поднял голову, убрал подбородок, выпрямил грудь, подобрал живот, расправил руки, но все это ему очень плохо удавалось. «Что-то» давило его и «что-то» превращало его в бабу, и он никак не мог совладать с собой.
— Да как ты смотришь?! Смотри веселей, — продолжал орать батальонный командир.
Постарался, было, Грицько посмотреть «веселей», вскинул на своего командира глаза, но они, кроме горя и страдания, ничего не выражали. Это окончательно вывело командира из себя, и на голову Грицько посыпался ряд ударов здоровенных кулаков.
После того, как Грицько, по мнению командира, стал «веселый», он обратился к батальону:
— Смирно! Батальон, на пле-чо!
Батальон дружно, отчетливо исполнил команду и продолжал стоять, держа «на плечо».
Началось чтение приказа и постановление суда относительно наказания Грицько Блохи. По окончании чтения приказа батальон взял «к ноге».
— Ну, ложись, чего стоишь? — обратился командир к Грицько.
Грицько, еле переводя дыхание, сбросил шинель и остался в одном нижнем белье. Шинель была разостлана во всю ширину, и Грицько стал спускать подштанники… Руки у него дрожали, и пальцы никак не повиновались. Кое-как справившись с этим делом, Грицько задрал рубаху, обнажил тело, перекрестился и довольно решительно опустился на шинель. Лицо его перекосилось, худые обнаженные ноги дрожали, точно его сильно била лихорадка. Батальон оставался неподвижным.