Несколько сдержанных всхлипываний было ответом на эти угрозы. Я слыхал, как хлопнула дверь. Мне ничего не оставалось делать, как слезть.
Я обошел виллу кругом и сделал вид, как будто я вышел из конюшен. Навстречу мне попался маркиз, который читал газету. Рядом с ним шел его большой приятель, румынский князь.
Вот еще любопытная персона. Он постоянно жаловался на астму. Его жена, высокая блондинка лет тридцати, довольно смазливая, вела крупную игру в Монте-Карло, а в промежутки бегала по домам свиданий Тулона или Ниццы. До невозможности грубая, она смотрела на прислугу, как на собак. Ко мне она почему-то относилась несколько благосклоннее, удостаивая даже отвечать на мой поклон легким кивком головы.
Князь был завсегдатаем на вилле маркиза. Он являлся по два раза в день и нисколько не старался скрывать своей раздражительности.
Только с одной барышней он был любезен. Я уверен, что старый подагрик был в нее влюблен по уши.
Когда он встречался с ней, он почти всегда шепелявил: «Ну, как поживаете, моя прелесть, какая вы розовенькая, настоящая роза, все хорошеете и хорошеете…», — и затем начинал хохотать, очевидно, довольный своим остроумием и любезностью.
Барышня была с ним вежлива, но было сразу видно, что она не была к нему расположена.
Я не знаю сам почему, но у меня вдруг блеснула мысль, что румынский князь не являлся посторонним лицом в утренней сцене.
Он был весь красный, как дьявол, и скакал, как ворона, с правой стороны моего хозяина.
Боже мой, какая славная пара мерзавцев были эти два барина, как оказалось впоследствии!
В этот день я с особенным нетерпением ждал появления барышни.
Вы понимаете, господин президент, что невозможно оставаться равнодушным, что мужчина не может сохранить все свое хладнокровие при встрече с барышней-аристократкой, изящной и хорошенькой… девушкой двадцати лет, когда в его воображении рисуется, что эта самая девушка, такая недосягаемая на вид, была всего несколько часов назад раздета и высечена, как шестилетняя девчонка!
Конечно, из факта, что девушку высекли розгами, не сделаешь драмы в пять актов… Но воля ваша, господин президент, знать, что эта самая, стоящая перед вами хорошенькая девушка только что лежала под розгами, стонала, просила прощения… что вы сами все это слышали… это, чего доброго, хуже, чем видеть все это собственными глазами…
В этот день я увидал барышню под вечер. Не было заметно ни малейшего следа слез.
Начиная с этого проклятого дня я не знал покоя. Я все подслушивал, выслеживал…
Но случайно барышню в течение целых пятнадцати дней не наказывали, по крайней мере, мне не удалось этого подкараулить.