— Вы ведь много путешествовали, не так ли? — неожиданно спросил он. — Можете дать мне любое имя сами, мне все равно.
— Не вижу здесь связи, но… — я растерялась, в голове, будто повинуясь его команде, зароились сотни самых экзотических имен, слышанных во всех моих командировках. Они роились вокруг меня, вызывая полнейший сумбур в мыслях, чего, видимо, он и добивался. Сообразив это, я мгновенно перебросила мяч ему: — У меня почти отсутствует воображение. Может, лучше вы сами?…
— У вас будет масса времени подумать. Поднимайтесь!
Дабы сделать эти слова более наглядными, меня резко подхватили подмышки и в который уже раз за сегодняшний день поставили на ноги. Из горла вырвался протестующий стон, колени сами собой начали подгибаться. Толчок в спину не помог, скорее — даже усугубил дело.
По тому, что дело не дошло до членовредительства, можно было сказать, что этому типу я действительно нужна живой и работоспособной.
— Дойдете до конечного пункта сами, и я разгружу вашу фантазию. Раз уж у вас настолько туго с именами.
— Вот это уже цивилизованный подход, — пробурчала я, хватаясь руками за стену и делая первый шаг. Судя по этой его вскользь брошенной фразе, я нужна ему более чем живой. И много более, чем просто работоспособной…
Цивилизованный поход… Я медленно зашагала вперед. Творческий процесс не пойдет среди прутьев железной клетки, со сбитыми в воспаленный комок нервами, с дрожащими руками. И он это знает. Не может не знать. Итак, версия N2 с каждым часом становится все более и более жизнеспособной. Для маньяка со своим фетишем он ведет себя в слишком равнодушно, для банального бандита, охотящегося за выкупом — слишком много сложностей. А на деле он охотится за мной с одержимостью первого и ведет себя в отстраненно-деловом ключе второго.
Остается… Я поморщилась от внезапно скрутившего икру спазма. Нет, это уже ни на что не похоже… Но, пожалуй, особого выбора у меня нет. А время течет и течет, бесконечным, мутным и тягучим потоком…
Стены и низкий потолок сливаются в одно темное, совершенно однородное пространство, красноватые блики аварийных маячков только еще больше запутывают, делая невозможной всякую ориентацию в пространстве. Клаустрофобия же шагает семимильными шагами, усугубляясь мертвой тишиной. Мужчина за моей спиной движется слишком неслышно, и временами создается полное впечатление, что здесь есть только я одна, только мои вздохи и шарканье слишком больших сапог. И тогда на свет божий появляются давние-давние, детские-детские страхи. Страх потеряться. Страх оказаться под землей. Страх задохнуться.