Отец Травкина, Фрол, был человек смирный, безответный. В хозяйстве ему не везло, и он каждую весну уходил плотничать.
Волчок, раньше не отличавшийся достатком, поработал с Фролом сезон и тоже пристрастился к топору. Они рубили богатым мужикам высокие избы с петухами на коньках, бедным — срубы для землянок. Фрол относился равнодушно к обоим типам построек. Но Волчок отдавал предпочтение первым, будто строил их для себя. Он видел не просто доски и бревна, а сытость и довольство, голод и смерть.
Как-то Фрола стукнуло бревном в грудь, пришлось бросить подряд. Больной лежал у хозяина на сеновале, в жару, в липком поту.
Волчок зашел проститься.
— Отправляюсь домой, — тронул он дрожащими пальцами холодную руку больного, — надобно доглядеть за хозяйством.
— Догляди, ради Христа, — прохрипел Фрол, — боюсь за сынишку… Матери-то у него нет!
— А я что толкую? Моя семья — другое дело: сам уехал — баба дома. Тебе надо помочь. Не дай бог, сироту оставишь… Деньги-то где? Давай свезу, эдак понадежнее!
Фрол, откашливаясь, полез в карман… Дома Волчок первым долгом снял с избы солому и покрыл яркой пестрядью черепицы. Он бегал по своей усадьбе, распоряжался поденщиками, и по ветру металась его черная, начинавшая пышнеть борода.
Затем, под видом новоселья, три дня пьянствовал с соседом, Петрухой Прохоровым, и купил у него на Фроловы деньги пять десятин пашни.
Волчок плакал на похоронах Фрола и говорил собравшимся:
— Хорош человек был. Ему на том свете будет легко, грехи-то он нам оставил…
…Увидав среди подходивших к крыльцу людей фронтовую гимнастерку Гранкина, Волчок заметался по сеням. То хватался за топор, то за вилы… То порывался проскочить в огород — скрыться… Но, сообразив, отворил дверь и подал ключи.
— С меня начинаешь, мальчик? — жутко осклабился, обращаясь к Степану и старательно обходя взглядом Гранкина.
В первом амбаре оказалось немного пшена. Муки — ровно для одних пирогов,
— Последние испечем — и зубы на полку, — скулил Волчок.
Люди переглядывались, не зная, что и подумать.
Во втором амбаре лежали хомуты, пенька, веревки.
— Хабур-чабур, — кивнул Волчок. — Ищи, мальчик, лучше.
— Где зерно? — мрачно потребовал Степан.
— Тута… Все тута, мальчик. Какое зерно перед новиной?
Он стоял, поглаживая черную бороду, злобный, торжествующий.
Из горницы вышел только что проснувшийся после ночного гульбища Глебка. Он зевал, выворачивая красные двойные губы, и насмешливо косился на комбедчиков.