Ребята из экипажа «восьмой», брезгливо морщась, топорами вычищали из траков гусениц какие-то ошметки, куски зеленого сукна, клочья волос… Расширенными, пустыми глазами за ними следили трое немцев. Двое — длинноносый унтер-офицер в железных очках, похожий на школьного учителя, и молодой, черненький, уж слишком не нордического, скорее восточного вида солдат в расстегнутой порванной на плече шинели, были в касках с эмблемами СС. Они стояли, держа руки на шее, нервно переступая под тяжелыми взглядами танкистов. Третий сидел подле, на снегу. Его серо-зеленый китель украшало серебряное плетение майорских погон. Редкие бесцветные волосы слиплись на непокрытой голове. На лбу застыли крупные капли пота. Дрожащие пальцы теребили крышку большого черного треугольника пустой кобуры парабеллума. В кулаке другой руки офицер держал что-то пестрое.
«А, орденская лента! Не иначе высокая награда. От самого фюрера, что ли? Даже мороза не замечает, а уши-то белые!.. Тоже эсэсовец! — заметил Кочергин серебряные крылышки на его левом рукаве. — «Ваффе эсэс!» Вермахт эту эмблему над правым карманом кителя носит!» — внимательно разглядывал он пленных.
Над ними, на краю башни своего танка, свесив ноги, сидел Зенкевич. Он зажал под мышкой «шмайсер». Казалось, Саша был целиком поглощен раскуриванием сигареты. Орлик, легонько отстраняя заглядывавшего Козелкова, внимательно изучал документы пленных, перелистывая их на парабеллуме, который держал в левой руке. Наконец он поднял голову, как бы только заметив Кочергина.
— Знатненько вы их! — подивился тот, переводя глаза с пленных на торчащие из капониров длинные стволы орудий. — А «восьмую» кто мне на выручку послал?.. Без нее управились?
— Управились, — уклонился от ответа Орлик. — А ты как? Очки-то целы? — шмыгнул он носом.
Тела артиллеристов противоестественно, как тряпичные куклы, переплетясь меж собой, лежали на земле, перемешанной с розовым снегом. Кровь… Быстро застыв на морозе, густая, черная как сургуч, она залепила их каски, лица, мундиры, оружие, цилиндрические гофрированные коробки противогазов…
— А Бородкин где? — похолодел Кочергин.
— Спалили фрицы машину командира, вишь? — помедлив, ответил Орлик. — Он на батарею первый выскочил.
Только теперь Кочергин увидел в стороне, пониже и дальше к лесу, догоравшую ходовую часть тридцатьчетверки. Ближе, отброшенная взрывом, чернея обгоревшим нутром, лежала чаша перевернутой башни. Потянуло едкой гарью. Он ничего уже больше не видел. Только это… Оно надвинулось, заслонив все… Значит, все-таки то был танк Бородкина!