– Кавтил! Ты не изменился, старый друг!
Руки обняли пустоту.
Неуловимым движением уклонившись, коричневоликий, мальчишески-стройный индус, облаченный в белое, без единого украшения дхоти, опустился на ковровый табурет и сделал приглашающий жест, призывая Селевка последовать примеру.
Указал уверенно. По-хозяйски. Так, что без пояснений ясно было: и плот посреди реки, и равное количество свитских, и сами переговоры – в сущности, не более чем условности, коль скоро обоим ясно, что громадному седому македонцу уже не принадлежат на деле ни левый, ни правый берега этой прозрачно-синей реки.
– Кавтил! – с дружеской укоризной воскликнул Селевк.
– Каутилья, – мелодично поправил индус, и странный, похожий на паучка значок на лишенном морщин лбу смешно вздрогнул. – Каутилья!
– Кав-ву-тил-лис… – не без труда сворачивая губы, повторил македонец, и звездно мерцающие глаза бритоголового удовлетворенно сощурились.
Он и двадцать с лишним лет назад не терпел, когда искажали его имя, этот ничуть не согнутый годами жрец-брамин, ни слова не говоривший по-гречески, неотступная тень когда-то просившего убежища и помощи Сандракотта. Зато Сандракотт, выучившийся щебетать на языке нормальных людей удивительно быстро, хотя и не без акцента, в любой беседе, кроме редких разговоров с Божественным, то и дело оборачивался к спутнику, переводя ему суть и, видимо, спрашивая подсказки.
Итак, Сандракотт не прибыл на встречу лично.
Селевк допускал подобное, хотя верить не хотелось. Конечно, царь Магадхи, если верить донесениям, все больше и больше удаляется от державных дел, полностью доверив правление вот этому человеку, щуплому и бесстрастному, а с недавних пор, еще и сыну Асокию. Все, и послы, и лазутчики, единодушно убеждены, что индусу повезло с сыном не меньше, чем Одноглазому…
Но все же – встреча соседей! Дело не пустячное! И даже подкошенный хворью, разумный правитель не избегает личного участия в ней. Неужели же счел ниже своего достоинства?!
И еще не мог понять Селевк: отчего Кавтил, не зная ни слова на языке Гомера, один на плоту. Где толмач?!
– Бхай, Каввутиллис! – Улыбнувшись, базилевс извлек из памяти немногие здешние слова, оставшиеся там с юности.
Паучок, темнеющий над переносицей, шевельнулся.
– Хайре, базилевс Селевк! – с тем же непроницаемым выражением на лице, откликнулся брамин, и речь его была звонка и чиста, словно у выпускника афинской Академии. – С благословения Творца Брамы повелел мне, ничтожному Каутилье, дваждырожденный шри Чандрагупта Маурья, махараджа-дхи-раджа сияющей Магадхи, возлюбленный Лакшми, приветствовать тебя, младшего и любимого брата своего, и с благословения Охотника Кришны повелел мне, неприметному Каутилье, дваждырожденный шри Ашока Маурья, наследный раджа сияющей Магадхи, избранник Девани, приветствовать сына твоего Антиоха, младшего и любимого брата своего! Итак, я, пыль под ногами тех, кто послал меня, незначительный Каутилья, стану говорить от их имени и высказывать их волю, ибо речь моя облачена в одежды высочайшего доверия…