Плохо быть богатой (Гулд) - страница 2

Если не считать небольшой тряски в районе Великих Озер, полет в целом прошел спокойно. В это время суток, от полуночи до рассвета, небо обычно пустое — почти как и салон „боинга".

Эдвина Робинсон, женщина деловая и практичная, знала толк в путешествиях. Холодные закуски на пластиковых подносиках ее мало привлекали, а потому, осушив три бокала сносного шампанского и проглотив таблетку снотворного, она быстро, едва погасла надпись „ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ" — где-то на полпути от Вэлли к Тахо, — поднялась со своего места в салоне первого класса и перешла в экономический. Там всего лишь простым поднятием подлокотников на трех центральных сиденьях можно было изготовить себе удобную, хотя и неширокую постель и с удовольствием на ней вытянуться. Не полагаясь на плоские, не толще блинчика, подушки размером в почтовую марку, вложенные в бумажные чехлы, и жалкий квадрат одеяла, она прихватила в дорогу самое необходимое, запихнув во вместительную сумку настоящую, королевских размеров подушку, набитую гусином пухом. Если к тому же в качестве роскошного одеяла приспособить норковую накидку, выкроенную геометрическими фигурами и выкрашенную в пронзительно-синий цвет, — эту модель она разработала сама, — то можно чувствовать себя почти как дома. Эдвина любила путешествовать с комфортом. На ней был привычный дорожный костюм: ансамбль из эластичной ткани, на этот раз фиолетовый, дополняли бархатные зеленые ботиночки от Маноло Бланика, щедро усыпанные крупными стразами. Заснула она мгновенно и не просыпалась до тех пор, пока усилившиеся гул и тряска не возвестили начало спуска. Эдвина открыла глаза точно в тот момент, когда ее уже собиралась будить стюардесса, быстро убрала подушку обратно в сумку и, прихватив норку, вскочила со своего самодельного ложа, чтобы занять заранее облюбованное место Б в первом ряду: оттуда можно быстрее оказаться у выхода.

К тому моменту, когда самолет подкатил к аэровокзалу, она была уже в полной готовности. Быстро подправив дорогой макияж, прошлась щеткой по густой массе длинных локонов, волнующе натурально-рыжих, которые на первый взгляд казались восхитительно тугими, ну просто с картин Боттичелли, а на ощупь оказывались столь же легкими и мягкими, как гусиный пух, и устремилась навстречу грядущему новому дню абсолютно свежая, с широко распахнутыми серебристо-серыми глазами.

Едва открыли дверь, Эдвина вырвалась наружу, высоко подняв голову и жадно втягивая трепещущими ноздрями бодрящий воздух гофрированного тоннеля, ведущего из салона самолета к вокзалу: день выдался по-настоящему зимний — сухой и морозный.