— Так, может, напишем, что ранило?
— Да, пожалуй, верно. Так и напишем: «Придется, может, совсем недолго полежать в госпитале. А вы не горюйте, все зарастет, как на…» Ладно, не будем писать, как на барбосе. Сама хорошо знает. У нас все заживает. Отца в гражданскую саблей полоснули да еще и несколько осколков прихватил, а выжил. Мать помнит, что были бы кости…
Зина внимательно слушала Заикина, не сводила с него беспокойного взгляда, а он, заговорившись, забыл о письме. Наконец она спросила:
— Писать-то что?
Заикин посмотрел на нее, слабо улыбнулся.
— А, да! Сейчас продолжим. Пиши так: «Из-за этой ерунды пришлось на какое-то время расстаться со своими боевыми хлопцами, но ничего, мы наверстаем упущенное. Вы знаете, что теперь дела у нас пошли хорошо. Скоро победа. И когда дадим последний залп, я прилечу к вам, мама. А вы крепитесь, не мучайтесь из-за меня. Вы ведь сильная, а я ваш сын, от вас не отстану. Теперь я командую людьми и поэтому постараюсь побыстрее поправиться, чтобы идти вместе с ними в бой, гнать фашистского гада с нашей земли».
Заикин поднял на Зину глаза:
— Думаю, хватит. Разве только привет землякам, родичам… — У него чуть не вырвалось: «И Ксене — школьной подружке».
Как только мелькнула эта мысль, ему показалось, что его всего с ног до головы окатили кипятком. Он до боли прикусил язык. «Эх ты, недотепа! Для чего тебе дан ум?» Он жестко прикоснулся пальцем к голове. «О ней-то ты подумал?» Стараясь сдержать волнение, Заикин незаметно взглянул на Зину.
— Вот на этом и закончим. Да, Зинуля?
Зина почувствовала, как щеки ее загорелись от смущения, и, чтобы его скрыть, поспешно кивнула в знак согласия.
— Да, — спохватился Заикин. — Царапни где-нибудь сбоку, что своего адреса пока не пишу. Не знаем, куда отвезут из медсанбата, а здесь раненых долго не держат. Поняла?
Зина и на этот раз не взглянула на капитана. Чувствовала, как горели ее щеки.
Так, не вступая с Василием в разговор, она отнесла письмо, а возвратившись, бесшумно опустилась на свое место. Сидела молча, изредка бросая печальный взгляд через открытую в палатке дверь. Думала о родителях, об их судьбах.
Заикин заметил ее встревоженность.
— Ты что это? — участливо спросил он.
— Да так, — уклончиво ответила Зина, пряча глаза.
— Ну-ну! Зачем скрываешь? Кто-то обидел?
— Нет-нет! Это так, пройдет, — прошептала она.
Заикин продолжал вопросительно смотреть на Зину.
— А все же? — не успокаивался он.
Зина медленно подняла на Василия глаза. Ей захотелось рассказать ему — единственному близкому человеку — обо всем пережитом.