Никого не выпускать! прикрикнул Шпак на всякий случай, хотя в таком аду не выживет и земляной червяк. Щас остынет чуть, двинемся!
Земля, раскалённая до тысячи градусов, представляла из себя почти лаву, что выплескивается из жерла вулкана, а черный удушающий дым с рёвом и треском уносился в ставшее черным небо.
Сквозь разрывы в красном стали видны остатки построек из камня. Взрывная волна как бритвой срезала с поверхности всё. Даже массивные валуны, что вмерзли в каменистую почву со времён древних богов, вывернуло, укатило, а кое-где с такой силой швырнуло в каменную стену, что раздробило, как орехи.
Вижу тела! вскрикнул один из десантников. Чёрт... Что с ними сделалось...
Шпак прикрикнул строго:
Ты лучше подумай о телах, которые сгорели в поезде из Рязани!..
Он почти почувствовал, как десантник стиснул челюсти и пошёл, обгоняя других, палец на спусковой скобе, а в сердце теперь одно желание, чтобы уцелел хоть один, чтобы очередью в упор...
Когда были уже посреди места, где четверть часа тому был аул, за спиной Шпака глухо треснула, словно отодрали доску от забора, короткая очередь. Он инстинктивно метнулся в сторону, развернулся, автомат готовый к бою.
В трёх шагах, на том месте, где он только что прошел, зияла дыра. В ней исчезло что-то тёмное, он даже не успел рассмотреть, а сержант Куницын, который со Шпаком прошёл от Афгана до этого аула, быстро закинул автомат за плечо, выхватил гранату и забросил в подвал. Чеку щелчком ногтя отправил следом.
Глухо прогремел взрыв. Шпак кивнул, бросил остальным:
Крышки подвалов может присыпать обломками. Проверьте всё! Кто-то мог в момент бомбёжки как раз полезть за водкой...
Или за русскими рабами, хмуро добавил Куницын.
И хотя знали, что после последней тотальной зачистки по всей России не отыскать места, где бы остались заложники или пленники, но напоминали себе и другим, что эти пленники были, что над ними измывались, их калечили, им отрубали головы и снимали всё это на пленку, уже уверенные, что русские настолько впали в скотство, что сдачи не дадут, не осмелятся...
Шпак видел, что бомбовый удар был настолько мощный, что не осталось даже трупов. На месте аула чернела выжженная взрывами и напалмом каменная земля, кое-где торчали на ладонь, не выше остатки кирпичной кладки, но уже не угадать: стен ли, печей или мастерских.
Кое-где попадалась забившаяся в щель, обугленная кость. Точно так же взгляд замечал торчащую из щели кость черепа, но никто не видел следов крови. Если при крушении рязанского поезда люди погибали долго, придавленные, с вытекающими внутренностями, кричали в муках, то здесь всё произошло мгновенно. Никто не понял, что сейчас он живёт, а через мгновение его уже не будет. Как и всего села.