Допив кофе с огромной шапкой взбитых сливок, Гизела сказала:
– Ложитесь спать, папенька. Завтра вам не нужно никуда спешить, и не будет этих ужасных поездов, на которые всегда боишься опоздать. Вы сможете спать, сколько захотите!
– Это очень благоразумно, – заметила фрау Бубин. – Да и вам тоже, Fraulein, следует хорошенько выспаться. Gute Nacht, и да хранит вас Господь!
С этими словами она вышла из комнаты, а Гизела, улыбнувшись отцу, воскликнула:
– Она замечательная! Теперь я понимаю, почему вы так хотели ее увидеть.
– Сейчас ей, должно быть, уже за шестьдесят, а она по-прежнему способна болтать с нами, словно юная девушка, и порхала вокруг, как пташка. – Оба засмеялись, а потом Феррарис добавил: – Завтра, когда мы с тобой как следует отдохнем, я покажу тебе Вену. Здесь я чувствую себя так, будто наконец-то вернулся домой.
Гизела подумала, что на самом деле так оно и есть, но вслух ничего не сказала, зная, как неприятно отцу любое напоминание о том, что он англичанин всего лишь наполовину.
Его отец, дед Гизелы, был ужасным педантом, и к тому же он был женат второй раз, а мачеха обращалась с пасынком очень жестоко.
Дедушка и бабушка Пола по материнской линии были австрийцами, и на каникулы он всегда уезжал к ним, а узнав, как тяжело живется мальчику с родителями, они вообще оставили внука у себя, и Пол стал жить в Вене.
Когда стало ясно, что он обладает блестящими музыкальными способностями, они отправили его в консерваторию и дали ему свою фамилию, которую он не менял.
– Нечего ждать, что тебя как музыканта воспримут всерьез, если ты носишь английскую фамилию, – с некоторым презрением заметила как-то бабушка. – Зато к человеку по фамилии Феррарис станут относиться по меньшей мере с уважением, а это – первый шаг на пути к известности.
Пол был разумным юношей и сразу понял, что ее слова не лишены здравого смысла, тем более что Англия была ему ненавистна и он не имел ни малейшего желания вспоминать об этой стране, где ему пришлось так много страдать после смерти его матери. Он всегда считал себя австрийцем, но Гизела частенько подмечала в нем типично английские черты характера, о существовании которых сам Пол Феррарис даже не подозревал.
Мать Гизелы настаивала, чтобы дочь практиковалась в английском, независимо от того, в какой стране они в то время жили.
– Ты на три четверти англичанка, моя дорогая, – говорила она ей. – Корни человека там, где он родился, и в один прекрасный день, вернувшись в Англию, ты поймешь, что эта страна влечет тебя гораздо сильнее, чем все остальные.