— Никогда такого не говорил.
— Ты сказал мне, чтобы я вышла замуж. А еще ты сказал, чтобы я убиралась прочь из твоей жизни.
— Я — осел.
Октавия поперхнулась и закашлялась.
— Не собираюсь тебя разубеждать.
Его взгляд был твердым, глаза — ясными и чистыми, как летнее небо.
— А ты — безголовая, безответственная дуреха, если вздумала отправиться к Харкеру.
Она улыбнулась в ответ:
— И с этим не буду спорить.
Какое-то время они просто сидели в молчании, разглядывая друг друга и потягивая бренди.
Первой сдалась она. В этом не было ничего необычного. Удивительно, что ей удалось так долго продержаться.
— Мне просто хотелось помочь тебе, Норри. Хотелось доказать, что ты не один.
Норт зажмурился. Лицо исказилось от острого желания.
— Спасибо, — вдруг шепотом сказал он.
Она ожидала чего угодно — криков, ругани, гнева, но только не благодарности.
Поэтому Октавия сказала первое, что пришло на ум:
— Всегда пожалуйста.
Норт пересек мизерное расстояние между ними и опустился перед ней на колени. Ухватившись за подлокотники, Норт придвинул ее к себе вместе с креслом.
— Если ты еще хоть раз так меня испугаешься запру тебя на чердаке и не выпущу, пока ты не превратишься в старую калошу. Я ясно выразился?
Она не удержалась и усмехнулась, несмотря на мрачность его тона.
— Да, Норри.
— Отлично. — Норт дотронулся до ее щеки. — Господи, как я рад, что с тобой ничего не случилось, Ви.
А потом он завладел ее ртом, и Октавия не успела придумать, что сказать в ответ. Ее губы приоткрылись, встречая его язык. От него отдавало вкусом бренди, вкусом мужчины и еще чем-то, что она боялась больше никогда не ощутить. Это был вкус ее драгоценного Норри.
Ее руки оказались у него под сюртуком, ощущая жар и силу тела через рубашку и жилет.
Норт погладил ее лицо, шею, плечи. Его пальцы прошлись по спине. Пока Октавия возилась с пуговицами на его жилете, он расстегивал крючки на ее платье.
Она ласкала его язык своим языком. Пила Норта, как пьют воду, и все равно не могла напиться.
Оторвавшись от ее губ, он скинул жилет и отбросил в сторону рубашку.
Норт был само совершенство. Во всем мире не было ничего прекраснее этих массивных плеч, этой мощной, как крепостная стена, груди. И все это принадлежало Октавии.
— Как ты хорош! — выдохнула она. От бренди и от желания заплетался язык.
Норт улыбнулся и потянул ее платье с плеч.
— Только хотел сказать тебе то же самое.
Норт стянул с нее платье и отбросил в сторону, чтобы оно не путалось в ногах. За платьем последовала рубашка. И теперь Октавия сидела в кресле — парчовая обивка холодила кожу — только в подвязках и чулках. Их он оставил. Наверное, ему так нравилось.