В Комáлу я отправился, когда узнал, что там живет мой отец, некий Педро Парамо. Сказала мне про это мать. И я обещал ей, что после ее смерти тотчас пущусь в дорогу и разыщу его. Я сжал ее руки, подтверждая нерушимость данного мною слова. Она умирала, и я готов был обещать ей все, что угодно. «Смотри же, непременно повидай его, — наказывала она мне. — Запомни хорошенько: его имя — Педро, а фамилия — Парамо. Я уверена, он будет тебе рад». И я повторил, что сделаю все, как она велит, — разве мог я в ту минуту поступить иначе? Снова и снова заверял я, что исполню ее последнюю волю. И я все еще продолжал твердить это, когда с усилием высвобождал пальцы из ее мертвых рук.
Незадолго до конца она мне сказала:
— Не проси у него. Требуй. Требуй то, что принадлежит нам по праву. Пусть отдаст тебе то, что обязан был отдать мне и не отдал… Он ни разу про нас с тобой не вспомнил, сынок. Пусть же он дорого тебе за это заплатит.
— Я все сделаю, как ты говоришь, мама.
Это были только слова, я не собирался выполнять их. Но потом, после смерти матери, сам не знаю отчего, на меня вдруг нахлынули непривычные мысли: я начал воображать себе бог весть что, мечтать, жил в каком-то выдуманном мире. Мир этот родился из надежды, а надеждою был Педро Парамо, муж моей матери. И тогда я отправился в Комалу.
Стояли знойные августовские дни, раскаленный ветер дышал гнилостным зловонием мыльных деревьев.
Дорога вела то вверх, то вниз. «Оттуда дорога идет в гору, туда — под гору. Уезжаешь из дому — взбираешься на кручу. Едешь домой — спускаешься в долину».
— Как, говорите вы, зовется это селение? Вон там, в долине?
— Комала, сеньор.
— А вы не ошибаетесь? Неужели это уже Комала?
— Да, сеньор, это Комала.
— А почему у нее такой заброшенный вид?
— Худые времена, сеньор.
Моему воображению места эти рисовались совсем иными — ведь я видел их глазами матери, глазами ее тоски, за дымкою ее вздохов. Она всю жизнь вздыхала о Комале и мечтала туда вернуться, но так и не вернулась. Вместо нее теперь возвращаюсь я. На все здешнее я смотрю ее глазами, потому что она дала мне свои глаза и велела смотреть ими. «За мостом Колимотес, — говорила она, — пойдут бескрайние зеленые поля вперемежку с желтыми полосами спелого маиса. Это так красиво. А вдали, среди зеленого и желтого, белеется Комала. Ночью она вся переливается и мерцает огнями». И голос матери падал до шепота, словно она поверяла самую сокровенную свою тайну или говорила сама с собой… Мама.
— А у вас, простите за любопытство, какие-нибудь дела в Комале? — услышал я обращенный ко мне вопрос.
