Поп упругими шагами расхаживал около гроба, размахивая пустым кадилом. Он выпячивал грудь и поглядывал на девушек озорными блестящими глазами. Округляя румяный рот бабника, он бархатным голосом напевал что-то не очень скорбное, а, скорее, вкрадчивое, одурманивающее. На фоне тонкого старушечьего скулежа это выходило особенно противно, и было что-то стыдное, нечистое в том, что здоровый, жирный парень заодно с этими черными старухами.
«А ты тут зачем?» — снова зазвучал голос фронтовички, и, как недавно на паперти, он застал Сеню врасплох. Зачем он тут? И снова этот вопрос поднял в его душе темную бурю протеста против несправедливости, которая загнала его сюда. Мысль о собственной глупости еще не приходила ему в голову.
В волнах солнечной пыли плывет поп. В своем черном переливчато-поблескивающем балахоне он напоминает нахального голосистого петуха, скликающего куриное стадо. Но вот он, заглушая старушечий хор, громко запел ликующим и в то же время скорбным голосом. Под каменными сводами гулко застучали шаги. Еще не оглядываясь, Сеня понял, что это идет фронтовичка, и он сразу же решил, что идет она за ним.
Он обернулся. По солнечной дорожке, что пролегла от дверей почти через всю церковь, шла фронтовичка. Солдатские сапоги стучат по каменным плитам пола. Пилотка прочно сидит на пышных волосах. Рука все еще прижимает к груди невидимый автомат. Идет прямо к Сене. Подошла и приказала:
— Выйдем?
— Зачем?
— Там поговорим. Пошли.
Вот привязалась! Что ей надо? Не из тех ли она, кто приходил за ним, чтобы отправить в детдом? Ася говорила, что приходила какая-то. Уж не она ли?
Сеня пошел к выходу, прислушиваясь к стуку солдатских сапог за спиной. Идет не торопясь, видно, что она уверена: скрыться ему некуда. Только на паперти Сеня оглянулся. Шаги приближаются. Он спрыгнул с крыльца, завернул за угол и услыхал ее голос:
— Эй, парень! Подожди! Ты — Емельянов, да?
Вот теперь ясно, кто она такая, зачем пришла и откуда ей известна его фамилия.
Нет, подальше от нее! Так будет вернее.
Стоя на паперти кладбищенской церкви, она еще раз крикнула! «Эй, парень, да постой ты, постой!..» — и даже сделала движение, как бы намереваясь броситься вдогонку, но тут же и остановилась. В ее положении не побежишь. В ее положении можно только осторожно передвигаться и как можно меньше волноваться. Как будто волнение можно регулировать: больше-меньше?
Прошел день — фронтовичка не появлялась, и Ася совсем успокоилась. Утром, проводив маму на работу, Ася, не торопясь, возвращалась домой. Погода хорошая, дома никто не ждет — торопиться незачем. Она вспомнила, какое красивое платье купили ей перед войной, когда она перешла в четвертый класс. Такое, что даже старшеклассницы и те завидовали. Мама-то была модница, и дочку одевала всем на удивление. Теперь от этого платья остались одни ремки.