«Старые раны», — подумал Сеня, поднимаясь на второй этаж в мамин кабинет.
Таисия Никитична что-то писала за своим столом. Увидев сына, она бросила ручку и стремительно поднялась.
— Ну вот, наконец-то! — проговорила она и, взяв его за щеки, пригнула к своему лицу и поцеловала.
— Прости. Все дела как-то сразу навалились. Как твой летчик?
— Нормально. — Она взмахнула рукой, и Сеня прекратил расспросы. Не любила она рассказывать о том, что связано с операционной. Здоровым этого не надо, а больные уверены, что все они сами знают, и не хуже врачей. — Ты загорел и, кажется, еще вырос. Как твои дела, которые навалились все сразу?
— Ты мне только одно скажи: Ожгибесов очень плох?
— Я вижу, тебя уже информировали. Ох, эта Анна Ивановна! Думаю, вытащу я его. Ну, рассказывай.
Сене не хотелось говорить о своих делах здесь, где все напоминало о непрочности человеческого бытия.
— Пойдем позавтракаем где-нибудь, — предложил он. — Новости у меня потрясающие!
Решено было позавтракать в парке на веранде: там кафе рано открывают, и это недалеко. Сеня любил ходить с мамой: она всегда так хорошо одета и, несмотря на свои годы, — а ей уже сорок пять, — кажется молодой и красивой. Ни морщин, ни седых волос пока что не заметно. Он начал с новостей не самых потрясающих: Валя Шагова получила от Саши его первую книгу «Огненный черт».
— Про Ожгибесова? — воскликнула мама.
— Да. А ты уже знаешь?
— Ничего я не знаю… Я только слышала, как он бредит огненным чертом. Но что это такое, поняла только сейчас. Ну, довольно об этом пока. Рассказывай…
Вторую новость, о приезде Бакшина, она приняла с воодушевлением, для Сени не совсем понятным.
— Это хорошо, что именно Бакшин приехал по твоему делу, — проговорила она тем угрожающе-спокойным голосом, которого так опасались капризные больные и даже нерадивые санитарки.
Какой-то прохожий поспешно сошел с ее дороги, она, не заметив его, прошла мимо и поднялась на веранду.
— Не вижу ничего хорошего, — проговорил Сеня, подвигая ей стул.
Ударяя по спинке стула ладонью, Таисия Никитична проговорила:
— Он должен понять, что у человека есть душа! — И села за стол торжественно, как судья, только что подписавший суровый приговор.
«Старые раны, — подумал Сеня. — А при чем тут душа и при чем я?»
— Может быть, объяснишь? — спросил он. — Раньше ты мне рассказывала о нем одно только хорошее. И, помнится, писала что-то насчет авторитетов и даже идеалов.
Подплыла официантка, оскорбленная и снисходительная, будто ее только сейчас сняли с директорского поста и бросили на низовую работу.
— Еще ничего не готово, только яичница и кофе, — объявила она.