А обратно я бежала бегом, чтобы до возвращения родителей быть уже в постели.
Дважды в год бывали при жизни мамы обязательные семейные праздники. Во-первых, мы принимали семейство Сарсов и, во-вторых,— Беллингов и Нансенов. Отец всегда радовался приходу тети Иды, да и мы любили ее и ее дочерей Адду и Эббу.
Гораздо менее радовался отец, если ждали тетю Сигрид, но мама очень ее любила и уважала за «гордость» и за то, что тетя Сигрид при всей своей бедности старается жить самостоятельно на заработки от своих картин.
Родственники матери из Бестума были нам всего ближе, но тяжелы на подъем. «У меня трое мужчин»,— обычно говорила тетя Малли. Ведь на втором этаже дома жили ее братья Эрнст и Оссиан, а на первом — дорогой ее Торвальд. Она заботилась о них, как прежде заботилась бабушка, да так, что они и не замечали разницы. Она продолжала устраивать воскресные приемы, которые по-прежнему бывали раз в две недели.
Мама очень любила встречи с родными и друзьями и терпеть не могла официальные приемы. Помню, как-то отец сказал маме: «Мне придется пойти, но ты, дружочек, можешь и не ходить туда».
Впрочем, и отцу чаще всего что-нибудь мешало ходить на приемы. И многие из этих приемов он не считал нужным посещать. Мои родители держались в стороне и от так называемой «христианийской богемы», которая возникла в восьмидесятые годы, а в последнее время расцвела и пополнилась новыми приверженцами. Некоторые ее представители бывали в Люсакере и, несомненно, были знакомы между собой, но, по-моему, они совсем не гармонировали друг с другом.
Отцу спиртные напитки не доставляли никакого удовольствия, а самые яркие представления богемы совершенно не понимали отца — его любви к природе, к спорту и к практической деятельности.
Он даже не смотрел на окна ресторана, где они обычно сидели за бокалами шампанского с сельтерской, а проходил мимо быстрым шагом в своем плотно облегающем фигуру спортивном костюме.
«Кому что нравится»,— вероятно, думали сидящие в ресторане. То же самое, наверное, думал и отец.
Политиком Нансена сделали время и обстоятельства. Сам он предпочел бы целиком посвятить себя научной работе, и отнюдь не честолюбивые помыслы заставили его принять деятельное участие в борьбе за расторжение унии, а затем в создании первой конституции независимой Норвегии. (20)
Еще с юных лет он горячо сочувствовал борьбе своей страны и народа за полную самостоятельность и, больше всего ценя в человеке характер и способность к активной деятельности, считал, что личный деятельный вклад отдельного человека имеет значение для всей нации, поскольку он способствует укреплению самосознания народа и поднимает авторитет Норвегии в глазах других наций.