— Какая я Настасья Петровна? Я — Александра Кирилловна. Что вам надо?
— Видите ли, вам необходимо ехать в Петербург. Так вот мы приехали за вами.
— А я не могу ехать, мне не приказано.
— Кто вам не приказал?
— Так, у меня есть такой приказ, чтобы не ехать отсюда никуда, ничего не знать, все забыть. Я ничего не помню.
— О, Боже мой! — Семечкин бессильно опустился на стул.
Пафнутьев не терял надежды.
— Все-таки вам надо ехать со мной, — твердо сказал он несчастной женщине. — Это уже не я, а он требует. И вы, пожалуйста, нас не задерживайте. Соберите вещи, и едем!
— Что же, — растерянно сказала она, — если он приказывает… А какие мои вещи? У меня нет ничего. Степановна! — крикнула она.
В комнату тотчас вошла Белякова, очевидно все время подслушивавшая за дверью.
— Чего тебе? — сердито спросила она.
— А вот они говорят — ехать мне, а какие у меня вещи?
— Никаких вещей, — ответила Белякова, — а коли говорят ехать, так уезжай. Только пусть они деньги за тебя заплатят. Мне с тобой возиться тоже не радостно. Нужно ехать — и поезжай. Вот платок есть — в платок завернись, а больше никаких.
— Господи, Господи! — повторял Семечкин, склонив голову и чуть не захлебываясь слезами.
— Я сейчас достану пальто, — сказал Пафнутьев. — А сколько вам надо денег?
— Денег сколько? Да вот считай! Привез он ее и говорит, чтобы я держала ее, и кормила, и поила, и всякое. И сговорились мы по двадцати пяти рублей в месяц. Пятьдесят рублей он дал, а потом и пропал.
— А сколько времени?
— Вот теперь — апрель, а был он в декабре. Значит, январь, февраль оплачены, а за март и апрель не дадено. Пятьдесят рублей.
— Хорошо, я заплачу тебе пятьдесят рублей, а ты снаряди ее. Может быть, купишь ей пальто? Здесь есть где купить?
— А как же! — Белякова сразу изменила тон и стала внимательной и услужливой. — Тут у нас Гостиный двор и всякие вещи первый сорт можно купить.
— Ну, вот и купи пальто первого сорта. А мы здесь посидим, подождем.
— Я мигом! Приказчик придет и принесет, а вы выберете.
— Отлично!
Белякова поправила на голове платок и быстро вышла из комнаты, а Пафнутьев сел рядом с Семечкиным, обменявшись с ним безнадежным взглядом. Коровина сидела с безучастным лицом и не смотрела на них, устремив взор в противоположную стену.
— Разбойник, — проговорил дрогнувшим голосом Семечкин. — Это хуже, чем убить ее.
— Ничего, не унывайте, — сказал Пафнутьев. — Мы ее вылечим, как только приедем в Петербург.
Луч надежды скользнул по лицу Семечкина.
— Нешто можно?
— И очень легко.
— Господи, чего бы я не дал!
— А это — она? Коровина?