— Разве это так длинно, то о чем нужно поговорить?.. В чем дело?
Она отвечала мужу и вела разговор совсем не так, как хотелось ему, и в его душе начинало появляться злобное раздражение против Марии.
— Дело все в том же! — проговорил он. — Надо как можно быстрее кончать с этим Николаевым…
— В каком смысле? — спросила княгиня.
— Во всех смыслах. Надо, чтобы он как можно скорее отдал деньги, и затем мы простимся с ним…
— Простимся?
— Ну да, потому что он компрометирует вас, и я не хочу, чтобы он бывал у нас.
— Но это только после того, как он отдаст деньги?
— Ну, разумеется.
Княгиня Мария закусила губу и долго молчала.
— Мне кажется неловким, — сказала она, наконец, — отказывать от дома человеку, который делает в отношении нас такой безупречно чистый поступок.
— То есть отдает то, что должен по расписке своего отца? Что же тут особенного?
— Но ведь он имел полную возможность затянуть дело!
— И тогда был бы неправ, по-моему. А теперь он лишь исполнит обязанность свою, и тогда, разумеется, выгонять его из дома я не стану, но сделаю так, что он перестанет бывать у нас; да, вернее всего, он и не останется в Петербурге, а уедет куда-нибудь…
— Это все, что вы хотели сказать?
— Сказать — да!.. Но я вообще хотел бы поговорить…
— Ну, тогда до свидания… поговорить мы успеем, а мне пора ехать!..
Мария взглянула на стоявшие на камине фарфоровые часы и поспешно вышла из комнаты.
Дук остался сидеть в своем кресле, как бы в некотором недоумении.
Еще никогда Мария не говорила с ним так, и никогда еще ее речь так не раздражала его, как сегодня… Правда, сегодня он был особенно дурно настроен, благодаря несносным денежным обстоятельствам. Он не мог найти должное душевное равновесие и был недоволен собой и главным образом своею, нравственною слабостью, явившейся в его душе как бы последствием слабости физической.
Он услышал стук удаляющегося экипажа, прошел в гостиную, выглянул в окно, выходившее на Фонтанку, и посмотрел вслед удаляющейся коляске, в которой сидели княгиня Мария с Жанной и, весело и беззаботно смеясь, говорили что-то… Ей, значит, было безразлично, в каком состоянии находится он. И это удивило и обидело дука.
«Они поехали в Летний сад и будут там веселиться и смеяться, — решил он, — а я тут везде и всегда один!..»
Он, сам того не замечая, повторил мысленно слова, сказанные ему Жанной.
Но он не хотел оставаться один, он желал, чтобы и ему было так же весело и, спросив себе шляпу и трость, тоже направился в Летний сад.
Саша Николаич был у статуи Венеры ровно в два часа и, вместо того чтобы стоять тут с равнодушным видом, как будто бы он стоит там для собственного удовольствия, он оглядывался по сторонам, беспрестанно справлялся с часами и вел себя так, что всякому, на него взглянувшему, было ясно, что Саша Николаич стоит здесь неспроста, он, несомненно, ждет кого-то.