Еще подсказка Вайоминга:
— И что сказал Иисус? Там, над преисподней?
— Правду о моем муже. О том, что вера его была ложной и что он воевал за правительство марионеток сатаны.
Фраза казалась заученной наизусть. Табита процитировала эти слова деревянным голосом, без всякого выражения. Однако в толпе дружно закивали головами — совсем как игрушечные собачки под лобовым стеклом. У меня в груди что-то судорожно сжалось. Хотелось немедленно наорать на Табиту, внести ясность в ее «теологию», обнажить примитивность взглядов, срисованных с мистера Магу. Я готовилась крикнуть: «Расскажи им остальное! Расскажи, как бросила своего ребенка». Но тут же, едва напрягшись, ощутила на своей спине твердую руку Пэкстона. И осталась стоять в молчаливом раздражении.
— Еще я видела плоды сатанинской мистификации о конце времен. — Голос Табиты стал неожиданно убежденным. — Видела христиан, впавших в отчаяние от этой лжи. Это ужасно. Но я не знала, что таков был дьявольский план. Не знала, пока вы не сказали мне.
Тут и меня словно по лбу ударило. Здесь угадывался явный смысл: Табита говорила о своей матери.
Вайоминг сочувственно закивал:
— Благодарим тебя за честность. Однако это не важно.
Он задрал вверх подбородок и вновь обратил на меня свое внимание. Сделав то же самое, ко мне разом повернулись сто голов. Я стояла в решительном молчании.
— Ничего. Как я и думал. — Вздохнув, пастор обратился к Табите: — Табита, это безобразие становится нетерпимым. Позаботься.
Уйдя из центра сцены к солистке, он опустил микрофон на место и оставил Табиту в одиночестве. Взяв носовой платок, та принялась вытирать блестевший от пота лоб пастора. Табита посмотрела на сотню лиц, с ожиданием взиравших на нее. Потом кивнула Исайе Пэкстону:
— Что же, делай свое дело.
Пэкстон стал толкать меня к двери. Теряя равновесие, я вцепилась в его руки и уперлась пятками в пол. Наконец, ухватившись покрепче, Курт Смоллек потащил меня к двери волоком. Склонившись ближе, он злобно прошипел:
— У кого теперь мозгов не хватает, мисс выскочка?
Захотелось его ударить, но дверь была близко, и я лишь повернула голову так, чтобы увидеть сцену. Табита стояла там, одетая во все белое, — словно мраморная, непоколебимая статуя.
— Возможно, ты купилась на этот цирк, но помни главный принцип свободной торговли: «Будь осторожен, покупатель».
Последнее я произнесла по латыни, в оригинальном звучании. Окружающие раскрыли рты: латынь… Пэкстон еще сильнее налег на мою шею, а Смоллек коротко пробормотал:
— Ведьма!
Я осквернила их храм. Боже мой! Вероятно, теперь им придется отчищать свою церковь пескоструйкой, а может, и вовсе снести здание и продезинфицировать место.