Калеб поморщился. И ему снова пришлось напомнить себе, что врач хотела знать подробности только для того, чтобы помочь пациентке.
— Мне пришлось удерживать ее, — сказал он.
В глазах доктора появилась холодная настороженность.
— Так это вы наставили ей синяков на запястьях?
— Я ударила его, — вмешалась в разговор Мэгги.
Температура в комнате понизилась еще на двадцать градусов.
— Полагаю, будет лучше, если я побеседую с мисс… с Мэгги наедине, — заявила Донна.
— Почему это? — пожелала узнать Мэгги.
— Доктор хочет быть уверена в том, что это не я ударил тебя по голове, — нейтральным тоном осторожно произнес Калеб.
— Какая чушь! — фыркнула Мэгги.
— Нет, — медленно продолжал Калеб, не сводя глаз с врача. — Все логично. Мы с тобой признали, что знакомы друг с другом. Я привез тебя сюда раненую, растерянную, и при этом ты не помнишь, кто напал на тебя. Откуда ей знать, может, я сам изнасиловал тебя?
— В таком случае, она совсем тебя не знает, — заявила Мэгги.
Убежденность, прозвучавшая в голосе девушки, живительным бальзамом пролилась на истерзанную душу Калеба. Пожалуй, три недели назад он и надеяться не мог, что между ними возникнет такое взаимопонимание.
Он упрямо стиснул зубы. Нельзя позволять чувствам мешать делу. Он должен провести расследование. И вообще, они оба должны делать то, что нужно.
— Она всего лишь хочет защитить тебя, — сказал он.
Донна чуточку оттаяла.
— Насколько я могу судить, ушибы и разрывы, которые указывали бы на изнасилование, отсутствуют. Разумеется, внутреннее обследование позволит говорить об этом с большей уверенностью.
— Но вы так не думаете, — предположил Калеб.
Врач пожала плечами.
— Какая разница, что я думаю? Мы оба знаем, что во время судебного разбирательства интуиция в расчет не принимается.
Мэгги с вызовом скрестила руки на груди.
— А как насчет того, что думаю об этом я? Или это тоже не имеет никакого значения?
Калеб и Донна обменялись взглядами поверх ее головы.
— Она имеет право отозвать свое согласие, — заявила врач.
Проклятье, он и сам прекрасно знал об этом.
Что отнюдь не означало, что он не может запугать ее. Убедить. Он достаточно давно был полицейским и мужчиной, чтобы обзавестись опытом в том, как справиться с непокорной женщиной. Но поступить так сейчас, в свете сомнений, обуявших доктора, и яростного отрицания самой Мэгги, в некотором смысле было бы еще хуже изнасилования. Это было грубое и неоправданное вторжение в ее тело и душу.
И ради чего? Что он старается доказать? Что, несмотря на то, что он позволил тому парню, который так обошелся с нею, ускользнуть, он может помочь ей хотя бы таким образом?