Честно говоря, отдавая приказ обыскивать район, Свердлов немного нервничал. Он опасался, что менты могут найти золото, а в этом случае на него сразу будут оформлены официальные документы и так просто прикарманить его уже не удастся. Однако здесь, как это ни парадоксально, его успокаивала хитрость противника. Золото очень тяжелое, и поэтому места двести килограммов занимают совсем немного. Неужели Филин, матерый блатной, не сумеет надежно спрятать четыре небольших мешка? Это уж полегче, чем спрятаться самому.
«Нет, – успокаивал сам себя Свердлов, – такого, чтобы золото нашли раньше самого Филина, быть не может. Сначала поймают его. А уж когда его поймают и он попадет ко мне в руки, то скажет, где рыжье. Никуда не денется, скажет».
– Пожелания какие-нибудь будут, Вячеслав Алексеевич? – спросила у Бати молоденькая медсестра, только что закончившая перевязку и все прочие прописанные смотрящему на это утро процедуры.
– Нет, – коротко ответил старик. – Иди, я пока подремлю. – И вот еще что. Будете выходить, скажите медсестре, пусть врача позовет. Опять у меня в башке зашумело...
Белоснежная дверь закрылась за девушкой, и смотрящий остался в палате один. Хотя применять слово «палата» к роскошному помещению, в котором он находился, было трудно. При слове «палата» представляются расставленные вдоль стен восемь – десять коек с несвежим бельем и плоскими подушками, дряхлый холодильник, вздувшийся пузырями линолеум и ни на что не похожий больничный запах, сложная смесь ароматов лекарств, карболки, пригоревшей каши и давно немытых тел.
В палате смотрящего ничего подобного не было. Напротив, она походила скорее на дорогой гостиничный номер – широченная удобная кровать, телевизор с пультом дистанционного управления и плоским экраном, дорогие, тяжелые шторы, японский холодильник, битком набитый свежей и качественной едой, и многое другое.
Впрочем, вся эта роскошь Бате была до лампочки. В отличие от многих других авторитетов, он мало ценил комфорт. Но сюда его привезли без сознания, и братва расстаралась на всю катушку. Батя поерзал спиной по мягкой подушке, устраиваясь поудобнее. Ему было нестерпимо скучно, деятельная натура смотрящего не находила себе применения, и от этого он чуть не на стенку лез. Батя считал, что ему уже дня три как можно отсюда выходить, но врач упрямо твердил, что если уважаемый Вячеслав Алексеевич покинет больницу раньше, чем еще дня через три, то он не ручается за последствия. Приходилось слушаться. Батя прекрасно понимал, что он все же уже не мальчик, в его возрасте от ран оправляться приходится дольше, чем в молодости.