– Красивая штука – огонь, – раздался у меня за спиной голос Конева. Недаром ему в древности поклонялись. Я в первую мировую войну фейерверкером служил в орудийном расчете. Не было у нас больше радости, чем погреться у костра… Максим Горький, говорят, костры жечь любил. Это верно? Даже в пепельницах зажигал. Так?
Командующий присел на корточки, стал железным прутом шуровать в печи уголь. Лицо его как бы размягчилось, голубые глаза смотрели задумчиво. Вот тут-то я и решил изложить ему только что пришедшую в голову идею.
– В связи с освобождением Калинина мне захотелось написать очерк о вас. Поможете?
Командующий резко встал. Лицо снова стало твердым.
– Чепуха. Великие подвиги, о которых надо писать, совершают люди, сами идущие в атаку. А вы – очерк о Коневе! Кому он, этот очерк, сейчас нужен? О генералах, товарищ батальонный комиссар, уместно будет писать после войны, когда Красная Армия Берлин возьмет. Не раньше. – Посмотрел на карту Европы, висевшую на стене. – А Берлин, вон он еще где. До Берлина нам с вами далековато.
– Ну, а после того, как… возьмем Берлин?
– Тогда пожалуйста, – скупо улыбнулся командующий. – Тогда и беритесь за нашего брата. Тогда я к вашим услугам, если, конечно, к той поре мы с вами живы останемся.
И вот теперь в Праге вспомнился мне этот давний разговор. Тут, в столице Чехословакии, Конев красиво дописал страницы Своей богатой боевой биографии. Не пришло ли время напомнить ему данное им когда-то обещание?
Штаб маршала Конева в финале войны и в первые послевоенные дни находился в Южной Саксонии, в каком-то замке, вписанном в яркую весеннюю зелень старого парка. Отделы штаба разместились в комнатах, обитых старинным шелком, и офицеры работали, сидя на золоченых стульях с гнутыми ножками. Сам командующий со свойственной ему солдатской неприхотливостью обосновался в маленьком домике садовника, где ничего помпезного, конечно, не было.
Тут я и застал его на веранде. За чаем. В первый раз за годы знакомства увидел я нашего командующего в домашней одежде, в тапочках. И, удивленный его новым обликом, по-видимому, не сумел этого скрыть.
– Что, непохож на себя? – усмехнулся он. – Да, и наш брат не всегда на все пуговицы застегивается. Садитесь, попьем чайку. Самое российское занятие. В детстве бывала самая большая радость в семье, когда на столе поет самовар. Я ведь и сейчас самовар люблю. Только вот затерялся где-то мой при переездах. Вам как, покрепче? С сахаром?
Я напомнил о его обещании. Конев снова усмехнулся:
– А вы памятливы. Ну что ж, как в народе говорят: не дал слова крепись, дал – держись. От своего обещания не отступают.