Цинь брезгливо опустил под усами углы рваного рта. Кочевник из юрты говорил глупости.
— Выходит, — сказал Клео, — самый сильный тот, кто не хочет умирать, не стремится в рай? Тогда что же, не следует желать, по-вашему, достойного свидания с предками?
— Смерти нет, — сказал удивительные слова кочевник. — Всякая видимая смерть, и твоя тоже, мальчик, не более чем путь Будды от хорошего к лучшему, и так без конца.
В проеме под закатанным пологом, словно на картине, были видны овцы, повернувшие головы на желтый круг солнца, прикоснувшийся к озеру. Пастухи на конях смотрели туда же. Клео стало страшно.
Таджик ловко нанизывал баранину на шомполы, совал их в огонь, подставляя под бездымное пламя. Мясо темнело, сжималось, жир шипел и выпаривался, не долетая до золы и углей.
— Видишь, мальчик, — сказал кочевник, — мясо готово. Что в нем? Жизнь… Она перейдет в новорожденного однажды, когда, возмужав, ты зачнешь его…
— Ну, хватит тебе, старик, жратва вкусная, а вот от разговоров тошнит, — сказал караванщик Цинь. Надсадно чихнул, вытерся рукавом куртки. — Не надо было купаться… Вот чихаю. Все болезни от воды. Хорошо хоть… ха-ха-ха… тут нет изобретения заморских дьяволов… Ну, знаете, вода брызжет сверху.
— Брызжет сверху? — спросил таджик.
Караванщик выпятил усы. Редким сообщением он превзошел кочевника в беседе. Последнее слово осталось за ним.
— Брызжет сверху из трубы на голову, ты голый и вымазан мылом, закрепил он успех.
— Ох, Будда! — сказал человек из юрты.
— Да, под брызжущей сверху водой… От этого все болезни!
— Не так, — сказал солдат, который предал капитана Сы в Шандонмяо. Он стал тугим на ухо после депутатского пинка и получил прозвище Глухой. — В армии заморский инструктор выстаивал под душем каждое утро. И не болел…
— Потому что имел длинный нос, — сказал капрал Ли. — В их носах застревает все. Они высмаркивают вредные элементы в платки и отдают в стирку… Да!
Отара и всадники на берегу разом, как вспугнутые птицы, бросились галопом вдоль Гашун-нур. Срезая по мелководью берег, они поднимали искрившиеся радугой брызги. Раскатились винтовочные выстрелы.
Капрал Ли вскочил, напрягая синюю жилу на шее, закричал:
— Тревога! В ружье! Всем в цепь! Интервал…
— Капрал! — привел его в чувство депутат Лин Цзяо, прикрываясь от слепившего закатного солнца ладонью. — Капрал! Прекратить! Ты, ты и ты…
Толкался, пихал заметавшихся, сбивая в кучку. Верблюды недвижно лежали, пережевывая жвачку.
— Капрал и Глухой! Э-э-э… Чжун тоже! Выдвигайтесь за стойбище. Разглядите, кто там, и известите. Ясно? Найдете меня здесь. Бегом! Да не тряситесь! Противник тоже боится… Быстрее, ещё быстрее!