В комнате были разбросаны куклы, клоуны и другие детские игрушки, надувные мячи, карнавальные маски. Беспорядочным ворохом лежали театральные сказочные костюмы и новогодние парики. В углу стоял синтезатор, на стене висела электрогитара.
— Это комната волонтеров, — пояснила Ирис. — Здесь собираются люди, которые бесплатно помогают больным детям… продлевают им жизнь…
В ее глазах зажегся лихорадочный безумный огонь:
— Они поют песни, разыгрывают театральные сценки.
— И ты… одна из них?
— Представь себе. И я тоже. У меня здесь хороший дом, правда? И главное, что сейчас сюда никто не зайдет. И никто не помешает нашему разговору. Садись! Я вскипячу чаю.
Он неловко присел к столу, заваленному детскими рисунками, какими-то кубиками, головоломками и строительными конструкторами. И, подперев голову руками, исподлобья наблюдал за Ирис… Она пошла с пластмассовым электрочайником к умывальнику, чтоб наполнить его водой, и на ходу стянула с себя шелковый платок. Ее волосы блестели каким-то странным, мертвенным блеском и были коротко острижены. Приглядевшись, Чижов понял, что это не прежний живой перламутр, а седина.
— Тут где-то были конфеты и печенье… — на мгновение Александру показалось, что Ирис хочет его обнять, но она этого не сделала.
Чайник угрожающе зашумел. Перед Чижовым поставили белую треснувшую чашку с пошлыми незабудками. Ирис бросила в эту чашку пакетик импортного чая и дрогнувшей рукой налила кипяток. Ее ногти на непривычно-бледной, неухоженной руке были коротко острижены.
— Ты во всем виноват! — вырвалось у нее. — Ты один!
— Что ты имеешь в виду? Путч, государственный переворот? Кстати, в такое время тебе следовало бы находиться дома.
Она с грустью посмотрела на него тусклыми слезящимися глазами.
— У меня больше нет дома, — лицо ее стало жестким. Больничный чай неприятно обжигал горло. «Чего она ждет? — подумал Чижов. — Что я сейчас начну ей исповедоваться?»
— Почему ты здесь, Ирис?
— Как тебе сказать, — ее лицо стало презрительным. — Это храм последней надежды. А мне уже не на что надеяться. Я разочаровалась в мире людей. Они уничтожили такие понятия, как любовь, преданность, взаимопомощь… Альтруизм и доброта приравнены к слабости. Перестройка! Новое мышление! Новые идеалы. Теперь все поклоняются доллару. Золотой телец стал нашим Богом и идолом. И ради доллара современный человек готов на любые преступления. Все всех используют. Все всех презирают. Обманывают. Нынешние либеральные людишки ведут себя хуже зверья…
— Скверно.
— Да, Саша. Очень скверно. Когда-то советский «человейник» презрительно сравнивали с муравейником. К чему же мы пришли, одержимые мифом западной цивилизованности, рынка, либерализма и демократии? К обществу саранчи. Мы теперь не полезные муравьи, лесные трудяги, строящие общий дом, а зловредная стая насекомых-паразитов, пожирающих на своем пути все живое, и… аппетитно поедающих друг друга.