Гогель восседал в позе неутомимого собеседника рядом с телом почившего Мунасипова.
Надо отметить, что «бойцы» отнеслись с максимальным старанием к просьбе хозяина и определили останки сообразно своим понятиям об уважении: из деревянных ящиков, в изобилии сложенных по разным углам гаража, они соорудили нечто вроде помоста, на него уложили труп Тимура и закрыли его простыней. Вот около этого жутковатого постамента, использовав его краешек, как сервировочный столик, на непонятно откуда взявшемся здесь круглом вертящемся табурете и расположился Георгий Собакин. Рядом с заботливо освобожденной от простыни головой усопшего стояли полная рюмка и наполовину опорожненная бутылка джина. Вторую рюмку Собакин медленно поворачивал в руке, делая из нее временами маленькие глотки, видимо, служившие паузами между его глубокомысленными фразами, которые вместе с гулким эхом заполняли пространство гаража.
— А вот еще одна виса, имеющая отношение к делу! — произнес Собакин, не поморщившись, отхлебнул глоток из рюмки, шумно вздохнул и затянул, -
Я узнал
Что нельзя мужу
Слишком в свои
Силы верить.
В смертный час
Изменит удача,
Но и дух
Воина дрогнет.
— Георгий, — Клим окликнул поэта настороженным голосом и подошел ближе.
— А, сыщики к нашему шалашу, ретивые рыцари момента, энтузиасты вантуза и швабры, уборщики хозяйской блевоты! И что тебе, о, Клим Буров, понадобилось от вырвавшегося из обыденности художника, погруженного в размышления о вечности?
— Георгий, ЧТО ты здесь делаешь? — Клим не посчитал нужным ответить на многочисленные, откровенно оскорбительные определения абсолютно пьяного и, по-видимому, совершенно неадекватного субъекта.
— Провожаю в последний путь одинокого, не оплаканного женой и друзьями воина… — серьезно ухмыльнулся Собакин. — Что же тут непонятного? Меня всегда интересовали вопросы судьбы и смерти…
— Ты пьян, Георгий, и несешь, хрен знает что, а мне, тем не менее, нужно с тобой поговорить… пойдем-ка отсюда, — Клим попытался за локоть приподнять Собакина. Однако, тщетно. Тот, в общем, и не слишком сопротивлялся, он просто уже был не в состоянии куда-то двигаться.
— Оставь, Клим, ну, чего тебе надо? Думаешь, что вы сможете с этим глупым Силиным волкошавкой найти убийцу? Бесполезняк! Ибо имя ей смерть! — Собакин многозначительно и плавно вытянул руку и оперся на бетонный пол воображаемой косой.
— Хочешь сказать, что убийца — женщина?
— Как-кая женщина? — Гогель качнулся на стуле, — а… ты об этом? Узость мышления, видимо, болезнь заразная. Кстати, свойственная Тимуру. Легионер, скандинав, на него глядя, сомневаешься, что когда-то было возрождение, просвещение, моральные ценности и… что-то там еще… Надо бы по этому поводу вису, ах, да…