Сняв руку со спинки дивана, она подалась вперед и даже рот приоткрыла, поглощенная тем, что происходило перед ее глазами; она не собиралась упускать ни малейшей подробности. И это ее движение, казалось, послужило сигналом к возобновлению диалога. Муньос, с засунутыми в карманы плаща руками и свешенной набок головой, смотрел на Сесара.
— Избавьте меня от одного сомнения, — сказал он. — После того, как черный слон съедает белую пешку на а6, белые решают двинуть своего короля с d4 на е5, обнаруживая угрозу шаха черному королю со стороны белой королевы… Как сейчас следует ходить черным?
В глазах антиквара искрой мелькнула усмешка, казалось, они улыбались сами по себе, независимо от невозмутимого выражения всего лица.
— Не знаю, — ответил он после секундной запинки. — Ведь это вы у нас гроссмейстер, дорогой мой. Вам виднее.
Муньос сделал неопределенный жест, точно отстраняя от себя титул гроссмейстера, титул, которым Сесар впервые назвал его.
— И все-таки, — произнес он медленно, растягивая слова, — я настоятельно прошу вас высказать свое авторитетное мнение.
Усмешка, которая до этого поблескивала только в глазах антиквара, добралась наконец и до его губ.
— В таком случае я прикрыл бы черного короля, переведя слона на с4… — Он учтиво наклонил голову в сторону шахматиста. — Как вам кажется, это подходящий ход при данных обстоятельствах?
— Я съем вашего слона, — почти грубо ответил Муньос. — Моим белым слоном, стоящим на d3. После чего вы мне поставите шах конем на d7.
— Я ничего не собираюсь вам устраивать, друг мой. — Антиквар спокойно выдержал его взгляд. — Не знаю, о чем это вы. А кроме того, сейчас немного поздновато для того, чтобы заниматься загадыванием и разгадыванием загадок.
Муньос упрямо сдвинул брови.
— Вы мне поставите шах на d7, — настойчиво повторил он. — Бросьте эти ваши истории и вдумайтесь получше в то, что у вас на доске.
— Чего ради?
— Да ради того, что у вас остается очень мало вариантов… Я уйду от этого шаха, уведя белого короля на d6.
Услышав это, Сесар вздохнул, и его голубые глаза, казавшиеся в этот момент, в неярком освещении комнаты, поразительно светлыми, почти бесцветными, остановились на Хулии. Потом, сунув в зубы мундштук, антиквар дважды кивнул с видом легкого огорчения.
— Тогда, как мне это ни неприятно, — произнес он, и, похоже, его огорчение было искренним, — я буду вынужден съесть второго белого коня — того, что стоит на b1. — Слегка разведя руками, он взглянул на собеседника: — Жаль, не правда ли?
— Да. Особенно с точки зрения коня… — Муньос, прикусив нижнюю губу, вонзил в него вопрошающий взгляд. — А чем вы собираетесь съесть его: ладьей или ферзем?