– Она что же, замуж за него собралась? – чуть ли не заикаясь, удивленно спросил Нельсон.
– Сегодня – нет, а вот что будет завтра – не знаю, – заметила Анна.
Оба они надолго замолчали.
Джессика сидела в гостиничном номере и готовилась к предстоящей съемке. Она уже привыкла к словам «Мотор», «Стоп, снято!», привыкла к работе с гримером и с костюмером. Она полюбила и свет софитов, и щелчок хлопушки, отбивавшей очередной дубль, и толстый сценарий в руках. Но завтра будет трудно – она должна показать Зенобию в самый черный день ее жизни. Мстительный император Аврелиан организовал триумфальное шествие по улицам Рима в честь взятия Пальмиры с особой пышностью: он сам правил великолепной триумфальной колесницей, украшенной золотом и рельефными изображениями бога войны Марса. Он был одет в пурпурную тогу, вышитую золотом, в сандалии из позолоченной кожи, отделанные драгоценными камнями, а позади великолепной колесницы Аврелиана шествовала царица Пальмиры, совершенно… обнаженная. Она держала руки перед собой, поскольку ее тонкие запястья были скованы наручниками. На ее стройной шее сверкало великолепное ожерелье из кроваво-красных рубинов, которое оттеняло ее бледно-золотистую кожу и струящиеся иссиня-черные волосы.
Аврелиан! Ей хотелось убить его, когда она храбро шла вперед, не глядя по сторонам, не слушая бесстыдных замечаний, которые посылали ей жители Рима. Зенобия шла с гордым и отстраненным видом. Она мысленно пела песни и не отрывала глаз от колесницы императора, не глядела по сторонам. Она как бы не видела толпы с ее взглядами, полными зависти, вожделения, жалости и жестокости. Она не слышала непристойных грязных шуток, которые бросали ей. Ведь она Зенобия, царица Пальмиры, и эти римляне не могли унизить ее. Царица была глуха ко всему, что происходило вокруг нее.
В самом конце торжественного шествия, когда они дошли до здания Сената, император собственноручно завернул Зенобию в плащ и провел ее внутрь, чтобы она выслушала приговор.
Сенаторы, отдавая должное храбрости Зенобии, зааплодировали ей. С легкой улыбкой на губах Зенобия принимала эту дань восхищения. Сенаторы пожаловали ей жизнь и пожизненную пенсию. Отныне она должна была тихо жить на вилле в Тиволи.
Император римлян! – думала Зенобия. Я отомщу за разрушенную тобой до основания мою прекрасную Пальмиру! Ты отнял у меня почти все, что мне было дорого, Аврелиан. Я отомщу! – беззвучно шептали ее губы.
В дверь постучали. Джессика, погрузившаяся в сценарий, с трудом возвращалась в реальность. Она была там – в третьем веке, – и ее сердце неистово колотилось от переполнявшего его гнева к римлянам, погубившим ее прекрасную Пальмиру.