Женщина стремительно вбежала в кухню, схватила рисунки, тряхнула белокурой головой и так же стремительно выбежала…
Тем временем неподалёку от квартиры белокурой дамы в комнате с низким потолком на узкой кровати вздымались волны постельного белья. Солнечный луч изо всех сил пытался разогнать сумрак помещения, запертого с четырёх сторон обоями в зелёную ёлку. Раздался пронзительный визг будильника, он, истерично подпрыгивая, упал на тумбочку и, продолжая издавать неприятные звуки, совершил головокружительное сальто-мортале на пол, но и тут его молоточек не перестал биться о металлические чашки. Из-под одеяла вылезла круглая рука, плечо, а потом и женская голова. Наташа взъерошено посмотрела на будильник, который, расположив свои стрелки на девяти часах, судорожно подёргивался на полу, перевела взгляд на едко-зелёную ёлку на обоях, и в этот самый момент раздался звонок в дверь. Что-то ёкнуло внутри, как будто она всю жизнь ждала этого звонка, и уже дождалась, и опять начала ждать, и так бесконечно. Человеческое сердце не может претерпеть счастье, горе понятно и конкретно, а вот счастье — это суповой набор переживаний, нам неведомых, острых, когда-то где-то прочитанных, но не присвоенных. Боль сжимает, а счастье разрывает, в нём мы находим смерть и с улыбкой Гуинплена замираем.
На пути Наташи возникло препятствие в виде грузной женщины в бесформенной ночной рубашке, её матери Зины, которая, решительно отпихнув девушку, не менее решительно открыла дверь. На пороге стояла мелкая особь мужского пола в очках, одна из дужек которых отсутствовала, и её заменял кусок бельевой резинки.
— Чего надо? — осведомилась Зина.
— Прошу прощения, но у меня полетела проводка. Всё может загореться! А вы живёте в непосредственной близости. Это вас, к моему великому огорчению, тоже касается.
— Короче! Пожар? — И крупная дама надвинулась на маленького субъекта, который втянул свою голубую, тощую шею в не менее тощие плечи, и кусок бельевой резинки напрягся до отказа.
— Нет, нет! Что вы! Я, пожалуй, пойду, — начал было он кланяться и пятиться назад.
— Ах ты, крендель очкастый! Ты что же, пакостник, нас разбудил, а теперь даже не расскажешь, в чём дело?!
И незваный гость вмиг очутился за кухонным столом перед огромной чашкой чаю. Судьба свершилась, он оказался в нужном месте, но вовремя ли? Зина начала готовить завтрак, а Наташа сидела и не моргая смотрела на незнакомца, который не смел поднять на неё глаз. От нервного напряжения у него стало подрагивать левое веко, Наташе сделалось неприятно и страшно одновременно, страшно от того, что должно быть неприятно, а на самом деле приятно, приятно до замирания сердца, до безумия и до боли… Потому что впервые Наташа жила полной жизнью, целиком отдавшись чувствам, смывая старые ощущения: одиночество, томление внизу живота, сон, застрявший в зубах, и слёзы. Молодые люди потянулись друг к другу, но замерли, зацепившись за острый взгляд Зины.