— Значит, ты здесь давно… И писем с воли не получаешь…
Рита кивнула.
— А почему? Ты детдомовская?
— Нет, — сказала она и захлопала ресницами, собираясь плакать. — Папа умер, а мама жива. Только пьет очень сильно… и дерется чем попало. Всё пропила, и пальто мое зимнее, и школьное платье, и даже наш почтовый ящик…
Сказать на это было нечего, и я просто помолчал.
— А тут все такие, неблагополучные, — со вздохом проговорила Рита. — Юрка Малинин бездомный, из какой-то шайки сюда сбежал. Он был форточник у них…
— Форточник? Это как?
— Ну, в квартиры через форточку лазил, потом впускал братков, а они грабили.
— Через форточку? — не поверил я. — Здоровый такой?
— Это он уже здесь разъелся. А когда приехал — был тощий, кожа да кости. Так что вряд ли он станет письма друзьям писать. Они дорого дали бы за его теперешний адрес.
— А ты-то откуда всё это знаешь?
— Юрка сам рассказал. Он меня сперва закадрить хотел, — слегка порозовев, не без гордости сказала Рита. — Приходил ко мне каждый вечер… пока я его не выгнала.
"Ага, теперь понятно, почему этот тип так меня невзлюбил, — подумал я. — Зло берет, кишки дерет: он ведь тоже прослушивает Черепашкины мысли. Интересно бы узнать, что такого она про меня думает, что все вокруг бесятся".
— За что ж ты его? — спросил я — единственно для того, чтобы дать Черепашке еще поговорить на эту лестную для нее тему.
— Так руки же распускал, — ответила она. — Такой приставучий.
— Ну, и что ж он теперь, страдает?
— Какое там страдает! — Рита беспечально махнула рукой. — За Сонькой ухлестывает.
— А Сонька? — не удержавшись, спросил я.
Черепашка подозрительно на меня посмотрела.
— А что тебе Сонька? Зачем тебе Сонька?
— Я про письма спрашиваю, — напомнил я. — А ты про что?
— А, про письма…
И, успокоившись, Черепашка рассказала мне то, что я и без нее уже знал: что у Сони мачеха, родной отец ее сидит, и переписку ей вести тоже не с кем.
— Олег — этот точно детдомовский, круглый сирота, — продолжала Черепашка. — Больше про него я ничего сказать не могу.
— Ну, а другие?
— Дмитриенко письма получает, от брата, по-моему. Отец с матерью у него в машине досмерти разбились, родная тетка выгнала… За что — не знаю, там темная какая-то была история. То ли деньги у тетки украл, то ли дрянь какую стал курить. А может, и то, и другое… Знаешь, как бывает?
Я вообще-то не знал. Слышал, что бывает, по телику видел, а в жизни — нет. Не такая у меня была жизнь.
— Одевается он странно, — сказал я. — Здесь что, свое ателье?
— Да нет. Диня сам это делает.
— Шьет, что ли?
— Нет, делает. Хотя можно сказать, что шьет. У него хорошо получается. И мне подарил выкройку — вот этого платья.