— За что это тебя?
— Не за что, а куда, — ответил я, открывая дверцу.
— Ну, куда?
— В спецшколу.
— Во дела! Что за школа такая?
— Закрытая, особая.
Я сел на заднее сиденье. Шофер обернулся.
У него было лицо честного футбольного тренера.
— Вы начальник управления? — осведомился он. — Я ваш персональный водитель?
— Н-нет, — опешив, отвечал я. — Я Алёша Гольцов.
— О, тогда это всё объясняет, — непонятно проговорил шофер и включил зажигание.
— Нет, а что такое? — спросил я, когда мы выехали на улицу. — Вы за мной приехали?
— За вами, не волнуйтесь, — отвечал шофер. — Но по возрасту вам лучше было бы занять место рядом с водителем.
— Извините, я не знал. Давайте пересяду.
— Теперь уже нет смысла, — сказал он, и мы всю дорогу молчали.
Машина въехала во двор большого девятиэтажного дома и остановилась возле каменного крыльца.
Бедненькое такое крыльцо: несколько щербатых ступенек и ржавые железные перила.
Невзрачная дверь с белой табличкой "Прием".
Прием чего? Стеклотары? Белья? Непонятно.
— Вам туда, — сказал мне шофер. — Буду ждать.
И, достав из бардачка журнал «Работница», углубился в чтение.
Я совсем оробел. Так идешь к зубному врачу и думаешь: пока в очереди сижу — наберусь храбрости. А никакой очереди нет, кабинет открывается — и тебе говорят: "Заходите".
Пробормотав: «Спасибо», я вышел из машины и поднялся на крыльцо.
За дверью оказался небольшой темный тамбур, дальше — комнатушка без окон.
Вид помещения меня разочаровал, обставлено оно была очень скудно: канцелярский стол, два стула — и всё.
Под потолком на витом проводе болталась голая электрическая лампочка.
Странное дело: на абажур у них денег не нашлось, а развозить переростков по городу — всегда пожалуйста.
За столом сидел загорелый молодой парень в темно-синей спортивной куртке, очень похожий на моего строгого водителя. У него тоже было открытое плакатное лицо человека отдаленного будущего.
— Добрый вечер, — сказал я, подошел и сел на стул.
— Добрый вечер.
Парень очень серьезно, без тени улыбки, протянул мне через стол руку и назвался:
— Иванов.
— Очень приятно, — сказал я и вспотел от смущения.
— Фамилия, имя?
— Алексей Гольцов.
— Поздновато явились, Гольцов. Ну, да ладно. В каком классе учитесь?… Так, в восьмом. А два года сидели в котором? В шестом? Говорите яснее. В шестом.
Он сделал пометку на лежащем перед ним листе бумаги.
— По какой причине сидели?
Вопрос был совсем милицейский.
Я замялся. Сказать "неспособный к учению" — сам себе навредишь. "Учителя заедались" — тоже плохо. "Не хотел учиться" — хуже того.
Я подумал и ляпнул:
— Болел.