Стужа все двигалась в сторону высившейся горы, позабыв о еде, пока урчавший живот не напомнил о себе. Она достала что-то из мешка и даже не заметила, что это была за еда. Главное, что она утолила голод, и спешно продолжила путь. Ша-Накаре нависала над другими вершинами. Ее можно было бы назвать настоящей горой — вершиной мира, но только если ты никогда не видел Крильские горы Роларофа или остроконечную, невероятно зазубренную горную цепь Акибус в земле Кондос, мысли о которой не давали ей покоя.
Солнце неспешно садилось. Вершину Ша-Накаре увенчал золотистый ореол, когда женщина приблизилась к подножию горы. Подкрадывалась ночь, и в тени горы она почувствовала, как сомкнулись челюсти мглы.
Стужа размышляла над тем, стоит ли продолжать путь. Она знала, что где-то есть старая тропа, ведущая на самую вершину. Если бы удалось найти ее, то она бы легко поднялась по ней даже ночью.
Она подняла глаза к небу. Впервые за столько ночей она увидела на нем звезды. Скоро появится луна, блестящая луна, почти полная, если она не ошибается. А это значит, что будет светло.
Но когда же восход луны? Она крутилась в седле, разглядывая небо в надежде увидеть хоть какие-то признаки, но напрасно. В нетерпении кусала губы. Она никогда не была терпелива. Луна может появиться в любую минуту или не появиться вовсе, и тогда уже будет поздно.
Стужа медленно пустила своего коня к подножию Ша-Накаре, напряженно осматривая все вокруг, пытаясь обнаружить малейшие следы тропы, ведущей вверх. При свете дня она бы ни о чем не думала, а просто взобралась бы по склону. Но ночью она не могла рисковать. Конь ей по-прежнему дорог, а ее собственная шея еще дороже. Ей нужно знать наверняка, что они не угодят в яму и не запнутся о камень.
Луна наконец-то выплыла из-за волнистого гребня Шай-Застари. Стужа вздохнула, слегка выругавшись про себя. Она, наверное, раз шесть проехала мимо тропы, не замечая ее в темноте. Снова вздохнула. Полоса матового света указывала путь.
Это была узкая тропинка из вытоптанной глины, утрамбованной ногами за многие века. И тем не менее трава и жалкие кустики кое-где посягали на ее границы, понемногу отвоевывая назад эту землю. Мало кто из людей приходил теперь сюда, это были или случайные охотники, или скучающие дозорные, которым захотелось полюбоваться пейзажем.
Прошло уже больше двадцати лет с тех пор, когда она впервые взбиралась по этой тропе, и Кимон был рядом с ней. Он еще пел ей песню, пока они скакали верхом. Но что это была за песня, она не помнит.
Вершина Ша-Накаре была широкой и плоской, продуваемой ветрами. Одинокое дерево торчало там мертвой трухлявой громадой. Его голые, поломанные ветви дрожали на ветру. Женщина тоже задрожала, но не от ветра. Ужасающая мысль о времени и о возрасте пронзила ее при виде этого дерева. «Ничто не живет вечно, — шептало оно ей, и эта мысль, казалось, эхом отзывалась среди обветренных древних холмов. — Ничто, ничто…»