— Вряд ли я мог спускаться, потому что не поднимался, — устало возразил он. — Почему вы до сих пор молчали о том, что там был кто-то еще?
— Потому что думала, это вы, — прямо ответила я, и вся моя досада вдруг испарилась.
Он смотрел на меня во все глаза.
— И, несмотря на все свое презрение ко мне, вы все же молчали. Почему?
— Я… сперва я хотела сказать. Но потом подумала… что надо дать вам возможность объяснить все мне, прежде чем обвинять перед другими.
— Спасибо, — серьезно произнес он. — Вот уж не надеялся на такое милосердие с вашей стороны. Так вот, если это вас убедит и успокоит и, конечно, если вы мне поверите, я не был на «Гордости», пока вы не окликнули меня и не сообщили о несчастье. Я как раз шел к трапу, потому что один из рабочих на верфи видел, как вы поднялись на палубу, и сказал мне об этом. Я решил посмотреть, что вы там делаете, и только что подошел, когда вы выглянули за леер. Облегчение накатило на меня волной, я вдруг почувствовала слабость во всем теле, но зато наконец-то перестала дрожать.
— Жаль, вы сразу не сказали, что на корабле был кто-то еще, — угрюмо продолжал Брок, — Ведь никто не сходил на пирс, пока я был внизу, значит, прятался где-нибудь в укромном месте и пережидал. Стоило только поискать, но никому не пришло в голову, что Хендерсона могли столкнуть, а потом убийца спокойно проскользнул на верфь, ушел в город, и никто его не видел.
— Тогда… Как по-вашему, кто это мог быть? — тихо спросила я.
Брок не ответил на вопрос. Вместо этого он наклонился ко мне и взял мою руку в свои ладони.
— Ну вот, уже лучше. Вы наконец перестали дрожать. Выглядите, конечно, ужасно, и нос покраснел, но хоть зубами больше не стучите. Трудно поверить, что вы плакали такими горючими слезами только потому, что считали меня убийцей и боялись об этом говорить.
Тут уж все мои подозрения показались мне совершенно нелепыми. Наверное, Брок считает меня безнадежной дурой, и поделом… Я уже совсем было предалась благодушию, но тут он испортил мне настроение.
— Раз уж вы пока никому ничего не говорили, сохраните все, пожалуйста, в тайне еще несколько дней, — попросил он. — Пообещайте никому ничего не говорить, по крайней мере пока я не вернусь из Салема.
— Но для чего? — удивилась я. — Если это действительно преступление, то нельзя больше медлить. Я думаю…
Тон мужа немедленно сделался жестким:
— Поменьше думайте. Вы и так натворили дел, утаив важное обстоятельство. Так что теперь предоставьте мне самому во всем разобраться. Подумайте лучше, какое это произведет впечатление, когда вы заявитесь к Дадли со своей новой историей! Тут-то он вас и заподозрит.