– Мам, как я соскучилась! – кинулась к матери Полинка, едва сняв с плеч легкую пайвочку и повесив под крышей сарая лыжи.
Дарья торопливо шагнула навстречу дочери и обняла ее, обдавая знакомыми домашними запахами.
– Есть хочу-у.., от сухарей язык, как еловая шишка боли-ит, – причитала дочь, уткнувшись в мягкое плечо матери, – и в баню… Ты подтопила? – вынырнув из материнского тепла, встрепенулась Полинка. – Я такая грязная…
– Вот, тетерка, – подражая старшим братьям, важно докладывал Бориска, – три рябка, заяц, а под самое утро лисица в капкан угодила. – Он раскладывал на крыльце трофеи и даже не смотрел на мать. – Ветка совсем нюх теряет. Всего четыре белки облаяла.
Полинка, оторвавшись от матери, метнулась в дом, а Дарья, выпустив дочь, попыталась обнять сына, но тот ловко увернулся и прошел привязывать собаку.
– Вот идол… – любуясь своим младшим, тихо проговорила Дарья и громче добавила: – Будешь так добывать-то, отец осенью с собой заберет.
От таких слов у Бориски вспыхнули щеки, и он почувствовал, что стал чуточку выше ростом. Вот если бы и вправду его взял с собой папка!
Когда Полинка почти разделась, в избу вошла мать. Она подошла к дочери и, глядя на нее виновато и растерянно, тихо проговорила:
– Полюшка, горе-то какое… Анна-Унна померла! Царствие ей Небесное! – И она привычно перекрестилась, повернувшись к мутным иконкам в углу.
– Как померла!? – Полинка так и застыла в какой-то нелепой позе, – что значит померла!?
– Вот…, нынче ночью-то и померла… Отмаялась бедная…
Полинка медленно перестраивалась. Сначала слово «померла» тяжело осело в груди, защемило, в ушах появился противный, монотонный звук февральской пурги. И только после этого в висках застучало, как капли из рукомойника в пустой таз: «Анна-Унна, Анна-Унна, Анна-Унна…»
Так и не раздевшись до конца, она опять начала лихорадочно облачаться в одежду.
– Сходи, сходи, милая, – засуетилась возле нее Дарья. Она говорила дочери, кто могилку взялся выкопать, кто гроб сколотить, кто ходил мыть покойницу, кто на кладбище свезет…
– Сходи, милая, сходи…, – волнуясь и кивая понурой головой, повторяла Дарья, пока дочь не выскочила в двери.
Выйдя во двор, Полинка вдруг остановилась. Постояв какое-то время в раздумье, она вдруг пошла не к воротам, а повернула к сараю, вернее, в проход между сараем и забором. Это было давнее место ее постоянных детских игр. Здесь все еще хранились ее игрушки – стол из низенького чурбака, кровать для куклы, печь из двух сколотых кирпичей и плиты-дощечки, где она «варила» вкусные обеды своим «детям». Братья сделали навес, забили сквозной проход, и получился маленький «Полинкин дом», где она проводила все свое время, делила детские радости и печали. Ей хорошо была видна вся улица. Кто прошел, проехал, она видела всех, сама же оставалась незамеченной.